Эти многостраничные опусы невольно поражают читателя. Мемуаристы восстанавливали в мельчайших подробностях события и картины, виденные многие десятилетия назад (к примеру, Милюков живописал цвет облаков над Везувием, когда оказался в Италии еще студентом), но странным образом наступал «провал памяти», когда надо было говорить о нежелательном и исторически для себя невыигрышном. Особенно это касалось двух тем.

Первая важнейшая и больная: участь Царской Семьи. У Милюкова по этому поводу «полный склероз». Обсуждений этого вопроса во Временном правительстве он «категорически» не помнил.

Хотя, как Министр иностранных дел, вел по этому поводу переговоры с английским послом, обменивался телеграммами с британским МИДом, но — как отшибло. Запамятовал все! Действительно, это ведь не цвет облаков над Везувием, а «сущая безделица»!

Цепкая память Керенского тоже удержала лишь то, что надо было сохранить для скрижалей истории! Царскую тему он тоже готов был забыть, но тут ничего не получалось. Ему со всех сторон эмигранты напоминали, приводили документы, обвиняли, проклинали, выставляя виновником гибели. Не раз оправдывался, перекладывал ответственность на других. Уверял, что если бы не бяки-англичане, которые отказались пустить Царя к себе, то все бы мирно и обошлось. Он же со своей стороны только и думал, как обеспечить Его безопасность. Эти подтасовки мало кого убеждали, но сам он себя убедил, что в той страшной истории неповинен.

Вторая тема, которая тоже выветрилась из памяти мемуаристов, хоть и не была столь же масштабной, как первая, но тоже была не менее щекотливой. Она касалась той самой распутинской «могильной истории». Никто из «вспоминателей» о ней не обмолвился ни полусловом.

Между тем такие разговоры среди Министров по этому поводу велись, хотя бы потому, что все публиковавшиеся распоряжения подавались как решения именно правительства. Если и можно предположить, что «чистый европеец» Милюков оказался в стороне, то Керенский-то как раз находился в центре. Однако он тоже даже не упомянул об этом при подробном описании «славных дней» февраля и марта 1917 года. Наверное, по прошествии лет было просто стыдно вспоминать тот непристойный скандал.

Точно не известно, кто отдал приказ вывезти тело Распутина, не ясно, где точно его собирались предать земле (если действительно собирались), но ясно другое: Керенскому, как и прочим «этуалям Февраля», очень хотелось поскорее навсегда покончить с останками. Ненавистный мертвец мешал победителям жить и творить радостную историческую эпопею.

10 марта формируется похоронная команда, состоявшая из шести студентов Петроградского политехнического института и двух руководителей: уполномоченного Временного правительства Ф.П. Купчинского и представителя градоначальства ротмистра В.П. Кочадеева (Когадеева). Указанная группа получила в свое распоряжение грузовой транспорт и необходимые пропуска и в ночь на 11 марта покинула Петроград. Направление — Выборгское шоссе. Ясно, что выезд на автомобиле вооруженных людей должен был получить самую высокую санкцию. Кто же конкретно давал такое разрешение?

Сохранились краткие воспоминания Ф.П. Купчинского, написанные в мае 1917 года и посвященные как раз истории с трупом Григория Распутина [4 — «Я сжег Григория Распутина» (Составитель В.В. Клавинг). Санкт-Петербург, 2001.]. В них приводится разговор мемуариста с главой Временного правительства князем Г.