«Странничать нужно только по времени – месяцами, а года чтобы или многие годы, то я много обошел странноприимен – тут я нашел странников, которые не только года, а целые века все ходят, ходят и до того они бедняжки доходили, что враг в них посеял ересь – самое главное осуждение, и такие стали ленивые, нерадивые, из них мало я находил, только из сотни одного, по стопам Самого Христа. Мы – странники, все плохо можем бороться с врагом. От усталости является зло. Вот по этому поводу и не нужно странничать годами, а если странничать, то нужно иметь крепость и силу на волю и быть глухим, а иногда и немым, то есть смиренным наипаче простячком. Если все это сохранить, то неисчерпаемый тебе колодезь – источник живой воды», – писал он в своем «Житии опытного странника», книге, которую одни исследователи щедро цитируют как подлинный документ распутинской жизни, а другие игнорируют.

История создания этого сочинения полностью неясна. Совершенно очевидно, что писал ее не сам полуграмотный паломник, а кто-то из его петербургских поклонниц по его рассказам, и каково соотношение распутинского слова и его последующей литературной обработки – величина неизвестная. Тем не менее духовный опыт своего автора это сочинение в какой-то мере отразило. Что же касается красоты распутинского слога (а в этом убедится любой, кто прочтет «Житие опытного странника» или «Мои мысли и размышления») и как она соотносится с его неграмотностью, то помимо общего соображения, что неграмотность не обязательно подразумевает косноязычие и многие знаменитые сказители не умели читать и писать, можно сослаться на воспоминания некой Елизаветы Джудас, которая видела Распутина девочкой и он запомнился ей человеком очень красноречивым: «Ни гувернантка, ни учитель, ни отец, ни мать никогда не описывали природу так красиво, как это делал так называемый простой мужик из сибирского села Покровское».

О красоте распутинского слога говорила и другая женщина, Распутина знавшая и при этом не склонная ему льстить – В. И. Баркова: «Самое выдающееся его качество – его речь: простая, но образная мужичья речь».

Полностью отрицать подлинность распутинского «Жития» было бы так же несправедливо, как и полностью принимать на веру. Но из этой книги определенно следует то, что странствия манили сибирского крестьянина больше, чем оседлая жизнь. В то же время не задерживался он и ни в одном из посещаемых им монастырей. «Не ндравится мне», – говорил по схожему поводу чеховский иеромонах Сисой. Распутину тоже, по всей видимости, не нравилась монастырская дисциплина, хотя в «Житии» он выдвигает иную версию своего отказа от поступления в какую-либо обитель:

«Много монастырей обходил я во славу Божию, но не советую вообще духовную жизнь такого рода – бросить жену и удалиться в монастырь. Много я видел там людей; они не живут как монахи, а живут как хотят и жены их не сохраняют того, что обещали мужу. Вот тут-то и совершился на них ад! Нужно себя более испытывать на своем селе годами, быть испытанным и опытным, потом и совершать это дело. Чтобы опыт пересиливал букву, чтобы он был в тебе хозяин и чтобы жена была такая же опытная, как и сам, чтобы в мире еще потерпела бы все нужды и пережила все скорби. Так много, много чтобы видели оба, вот тогда совершится на них Христос в обители своей».

Он любил не учиться, но учить, не подчиняться, но подчинять. А еще любил волюшку в двух ее смыслах: и как свободу, и как простор. «Если хорош ты был в миру, иди в монастырь – там испортят. Не по душе мне монастырская жизнь, там насилие над людьми».