— Не смотрите на них, — негромко сказал Пол. — Они хотят, чтоб мы смотрели.

Я не на них, я на рака, — машинально ответила я и спохватилась: разве можно говорить такую правду?!

Бартон даже перестал хватать ртом воздух и совсем замедлил шаг.

— Я знаю, — неуверенно начал он, — у слова "рак" два значения. Вы о каком говорите?

— О том, что с клешнями. Он на небе, взгляните сами, — пристыженно пробормотала я.

Остановившись, он и вправду задрал голову, и я опять увидела его смешную макушку. "Сколько ж ему? — попыталась я угадать. — Он старше меня лет на тридцать, никак не меньше…" Потом выяснилось, что все же на двадцать пять. Но тогда это было также беспредельно.

— Да, — невозмутимо признал Пол, — это рак.

— Вы правда его видите?

Он взмахнул свободной рукой, обрисовав контуры нашего преследователя.

— Конечно!

А я-то думала, он слишком стар для того, чтобы увидеть. Дело было вовсе не в слабости глаз, просто для этого требуется особое зрение. Почему-то меня обрадовало, что англичанин обладает им.

Потеряв равновесие, Пол оперся о больную ногу и в первый раз за все это время застонал так тонко и жалобно, что мне даже показалось, будто этот звук издал кто-то позади него, а не сам Пол Бартон — здоровый и немолодой человек. Если б я была покрепче, то приподняла бы его над землей — так я подхватила его.

— О! — вскрикнул он. — Так нельзя! Тяжело.

— Чуть-чуть осталось, — пролепетала я. — Видите впереди желтый четырехэтажный дом? Там я живу. Этот дом построили еще в семидесятые годы, специально рядом с лесом. В нем поселили деятелей искусства, чтоб вдохновлялись.

— О, — вновь протянул Пол с каким-то непонятным выражением. — Вы — актриса?

— Что вы! Разве я похожа на актрису?

Он опять забыл о своей ноге и радостно разулыбался. Передние зубы у него были белыми и крупными. Когда он улыбался, верхняя губа поджималась, и Пол становился похож на зайца. Добродушного немолодого отца большого заячьего семейства. Вот только самого семейства у него не оказалось. Ему не у кого было погладить маленький пушистый хвостик.

— Вы — пианистка, — с облегчением сказал он, и я впервые пожалела, что никогда не училась музыке — так вдохновенно засветились его глаза.

— Я не пианистка…

— Нет? У вас очень тонкие руки.

Пол произнес это так певуче, будто читал верлибр. Голос у него был мягким, а как любой англичанин, какими они мне виделись, свою речь он наполнял модуляциями, и потому мне все время казалось, что Пол вот-вот запоет. Если б Бартон в самом деле пел, я бы сказала, что у него тенор. Но для того, чтобы решиться и запеть на улице, надо быть ненормальным, вроде меня. Пол, слава Богу, выглядел нормальным человеком. Хоть и видел раков на небе.

— Я не играю в театре и не играю на пианино, — ответила я ему. — Я выгуливаю за плату чужих собак и нянчу чужих детей. А в этом доме я оказалась потому, что мой муж был виолончелистом. Сейчас он живет в Париже. А эту квартиру оставил мне. Она очень большая. Очень-очень большая…

Его горячая рука отяжелела еще больше — это Пол сжал мои плечи.

— Муж, — повторил он безо всякого выражения. — Вы такая девочка… И уже — муж. У вас в России все не так. Я вот еще ничей не муж…

Мы посмотрели прямо в глаза друг другу, и что-то внезапно сдвинулось в моей голове.