– В каком смысле – пидоров? – немного обиженно спросил Глеб, гордившийся отсутствием гомофобии.

– В смысле – голубых, – ответил Андрей. – Черных голубых. Шаневич хочет "Мароккастам" и "АукцЫону" сделать совместный концерт, сегодня вечером пойдем их слушать в "Пропаганду".

– А Шаневич и концертами занимается?

– Мы тут всем занимаемся.

Что такое "Пропаганда"? Это типа новое место, объяснил Андрей. Его те же люди сделали, что держат "Кризис жанра". Глеб кивает – как обычно, когда не понимает, о чем речь. На ВМиК это здорово помогало сдавать экзамены.

Сколько человек может влезть в одну "мазду", если Шаневич сядет за руль, Снежана заберется на переднее сидение, а все остальные втиснутся сзади? Они не ангелы, их нетрудно сосчитать: шесть человек. Шаневич, Снежана, Бен, Глеб, Андрей и Нюра Степановна.

А менты не повяжут? спрашивает Глеб. Разве что внутренние, отвечает Снежана, потому что она уже прочитала "Чапаева и Пустоту" и знает все про внутреннюю Монголию и внутренних ментов. Зачем я с ними еду? думает Глеб. Впрочем, понятно зачем: иначе придется вернуться домой и лечь на диван. Полустертый узор обоев параллельным переносом размножается даже там, куда не проникает взгляд, телевизор манит бессмысленным сериалом. Что угодно лучше такой жизни, уговаривает себя Глеб и слушает, как Бен, счастливо улыбаясь, рассказывает охуенную историю, как Гоша Штейн едва не сел.

– Ехал в говно пьяный на своем "саабе", тормознули, он, как обычно, стольник баксов менту, не глядя. А ему – выйти из машины, руки на капот, спецотряд по борьбе с коррупцией в ГАИ. Тащат в отделение, берут в коробочку, протокол…

– И он подписал? – спрашивает Шаневич.

– А куда бы он делся? Пять здоровых мужиков, руки заломали… Любой бы подписал.

– Я бы нет, – уверенно сказал Шаневич. – Но я бы и денег не давал.

Любой бы подписал. Много лет назад Глеб, Абрамов и Вольфсон обсуждали, сломаются ли они под пытками в КГБ. Главное, сказал Вольфсон, не попадаться. Кажется, Чака с ними в тот раз не было. Точно – не было.

Они любили рассуждать про пытки. Глеб как-то приволок в школу один латиноамериканский роман – про пятерых зеков в камере. Сидят, рассказывают, кто за что сел, кого как пытали. Читая, все примеривал на себя – а ты бы выдержал? Слава богу, отвечать на этот вопрос никому из них так и не пришлось. Даже тем, кто раскололся.

– Потом все было очень круто. Пять кусков грина – и все дела. Уж я не знаю, сколько адвокат взял себе, сколько до судьи донес, но Штейн под его диктовку написал прекрасную объяснительную: "Подавая документы, я достал из паспорта какие-то бумажки, и, не обратив внимания, что среди них была купюра в сто долларов США, дал ее подержать стоящему рядом сотруднику милиции. В этот момент меня вытащили из машины и предъявили обвинение в даче взятки". Круто, правда?

– Ну, знаешь, – говорит Снежана. – Может, для Штейна пять штук – не очень большие деньги.

– У него понтов типа больше, чем денег, – отвечает Шаневич.

– Кто такой этот Штейн? – спрашивает Глеб Нюру Степановну.

– Ну, человек такой, – отвечает она, – к Илье ходит. Не то выборами занимается, не то – риал эстейтом.

Голос тихий и бесцветный, не то – усталый, не то просто безразличный. Снежана сует в магнитолу кассету, приходится перекрикивать музыку. Глеб снова спрашивает:

– А почему тебя зовут по имени-отчеству?

– В шутку.