|
Это означает: душа женщины по сути есть совокупность пустотных элементов. Пелевин у китайцев вычитал, я знаю. – Она смеется. – А раньше моя душа была… Вот – еженедельником с Golden Gate Bridge, еще брелком в виде статуи Свободы, тушью для ресниц, губной помадой, ароматическими шариками для ванны из "Артиколи" и безымянными презервативами, числом два. Важнее всего – презервативы. Знаешь, почему? Потому что в душе девушки всегда есть место любви! А ручки, ручки в душе девушки как раз и нет.
В душе девушки, думает Снежана, есть место любви, место ненависти, место грусти и тоске, место печали и надежде, место воспоминаниям и место страхам, место памяти, место восторгу, место яхочуводки и место яхочуебаться, есть место для буквы "А" в круге, для сторчавшегося любовника, для старых альбомов Егора Летова, для саундтрека к "Pulp Fiction", для романов Пелевина, для мамы, которая умерла, так и не доехав до больницы, для мачехи, которая в общем-то была клевая тетка. И, конечно же, есть место для семи белоснежкиных гномов, и это место заполнено не до конца. Глеб протягивает свою ручку и Снежана пишет в блокноте пять имен: Snowball SupR BoneyM het Undi – Сноубол – это ты, – говорит Глеб. – Точно, – кивает Снежана. – А кто такие Суп-эР, Бони-эМ, Хет и Унди, тебе и не нужно знать. Просто выбираешь себе ник и начинаешь тусоваться онлайн. Как тебя в школе называли? – У нас были не прозвища, а мифология, – смущается Глеб. – Я, например, трахался с маленьким зеленым человечком по имени Гл. Мой приятель Феликс был Железным, как Дзержинский, основатель КГБ, и еще гомосеком, потому что есть Железный Дровосек… ну, который Tin Man у Баума. – Почему-то Глеб думает: по-английски Снежане будет понятнее. Он забывает: Снежана выросла в Москве и, конечно же, знает, кто такие Дзержинский и Железный Дровосек. – Вы, смотрю, были чудовищные похабники, – хихикает она. – Не знаю. – Глеб на секунду вспоминает Емелю и пизду подмышкой. – Нет, мы просто были матшкольные мальчики из хороших семей. А тут подростковый возраст, гормональный всплеск. Но мы же только говорить об этом могли. Мы девочек наших даже поцеловать стеснялись. – Глупые вы были. – Да, – убежденно говорит Глеб. – Мы были глупые. Глеб пьет вторую кружку "Гиннеса", Снежана допивает белое вино, они перебирают вариант за вариантом (Хочешь, будешь пионер, раз ты новичок у нас в сети?), и в конце концов Снежана решительно пишет на бумажке еще одно слово: – Вот. Будешь kadet. Не пионер, но похоже. – А я вообще знаю этих людей? – спросил Глеб. – Ну, процентов на 70. Кое-кого даже ближе, чем предполагаешь, – и Снежана опять смеется. – И чем вы там занимаетесь? – Ничем, просто беседуем, шутим. Вот, вчера придумали, что, если делать Азбуку Русского Интернета, то Шварцеру, как главному вруну, надо дать букву "в", чтобы его домен назывался "в.ру". Вино в ее бокале закончилось. Снежана встает: – Пойду отолью. – Глеб улыбается, а она добавляет: – Ты должен был сказать: that's a little bit more information than I need. Глеб кивает и смотрит, как Снежана проталкивается сквозь толпу. Он устал. Ирландский паб почему-то стал раздражать. По сути, такой же нереальный, как Снежанин айэрсишный канал: все здесь будто надели маски – спрятались за ними, точно за никнеймами. За соседним столиком сидят бородатый мужчина и печальноглазая девушка. Что их связывает? Они друзья? Коллеги? Любовники? Или – все вместе и ничего, как он и Снежана? На листке из Снежаниного блокнота Глеб машинально рисует японский иероглиф – и снова думает про Таню. |
