– Вольфсона посадили за политику, – вздыхает Глеб. – Говорили, Чак на него стукнул.

– Да, было что-то такое, – отвечает Светка. – Я так и не поняла, чего все на него взъелись. Ну, пошла его мама к директрисе, так ведь – родной сын. Ты бы разве не пошел?

– У меня нет детей, – напоминает Глеб.

– Да, – соглашается Светка, – тогда другое дело.

Голубоглазая, пышнотелая, с круглыми коленками под коротеньким халатом, Светка вздыхает. Ей жалко Глеба: она всегда жалеет людей, доживших почти до тридцати лет и еще бездетных. Творчество, наука, друзья, думает она, – это все прекрасно, конечно. Но, наверно, люди живут для любви – к детям и к супругам.

Глеб берет фотоальбом, рассматривает обложку. Два котенка играют с клубком, трое утят идут к пруду, мама-утка торит тропу в густой траве. Спокойной ночи, спокойной ночи, малыши. Глеб думает о трупе Снежаны на лестнице, вспоминает резкий старческий голос, отец или дед на фронте были? – Дед под Сталинградом погиб. Да, значит, есть свидетель. Что может понимать Горский в своей Америке! К чему искать убийцу в Сети, когда можно поговорить со старухой с нижнего этажа?

Хочешь посмотреть? В альбоме вперемежку – фотографии детей, друзей дома и многочисленных пьянок в подвале у Абрамова. Глеб механически перелистывает страницы. Изредка попадаются знакомые лица – Ирка, Емеля, Абрамов.

Вот и вся моя жизнь, думает Светка. Вот для этого и живу. Дети, Максим, друзья. Денег, слава богу, хватает, Максим всегда зарабатывал больше меня раза в четыре, вот и побуду с детьми полгода, пока все не наладится. Там, глядишь, еще что-нибудь организуется. А может, шеф вернется.

– А кто это с ним? – спрашивает Глеб и показывает фото Влада Крутицкого, нежно обнимающего за талию модельного вида блондинку. На лице – умильная мина, весь он – воплощенная забота и участие.

– Машка, его жена, – отвечает Света. – У них какая-то романтическая история… типа, она была на конкурсе красоты, а он был спонсором. Что-то в этом духе.

Глеб закрывает альбом:

– Похоже, наш класс почти весь разъехался. Как говорится, иных уж нет, а те далече.

– Как Саади некогда сказал, – кивает Светка.

Она всегда была отличницей и все цитаты знала с точностью до знаков препинания. Жаль, думает Глеб, от этого никакого толку в жизни. Впрочем, как посмотреть. Пушкинская цитата заранее предупредила о судьбе друзей. Все и сбылось – порой даже не отличишь, кто далеко, а кто вовсе умер.

Апрель, 1984 год

Черная доска, белые разводы. Светка Лунева в темно-синей школьной форме читает у доски с выражением, Валера Вольфсон смотрит на круглые коленки, едва прикрытые юбкой, слушает и улыбается про себя:

Светка читает с придыханием и трагическим пафосом. Светка Лунева – известная дурочка. На самом деле это веселое стихотворение, даром что о смерти. Впрочем, смерть тоже может быть смешной. В молодости Маяковский это понимал.

Лажа любит Маяковского – вот мы и проходим агитатора, горлана, главаря чуть ли не полгода. Каждый в классе получил по стихотворению, подготовил доклад, отчитался. Я выбрал себе "Нате!", Маяковский героического периода: Вам, любящим баб и блюда, жизнь отдавать в угоду? Я лучше в баре блядям буду подавать ананасную воду! Особенно мне хотелось посмотреть, какие лица будут у моих одноклассников, когда я скажу у доски слово "блядям".