Под давлением Симохин наконец раскололся. Держался он недолго, к слову, и стараясь держать лицо, он нехотя признался, указывая пальцем на меня:

— Целью был Раскатный. Хотел его убрать.

— А вдруг ты гонишь? — улыбнулся я.

— Да как ты смеешь так разговаривать со мной, щенок, — тут же вспыхнул он, — да за твой длинный язык…

— Молчать, — рявкнул Ежиров. — Если твоей целью был Георгий, тогда объявляй Раскатному войну. Если ты хоть ещё раз нападёшь на наш район без объявления, мы примем это как вызов всем нам и начнём войну сами. И тогда мы тебя уничтожим. Официально.

Ну, блин, и это все?

Симохин понимал, что не справится с несколькими объединёнными родами, даже если его силы сильны. Побить одного-двух он может, но всех — невозможно. С тяжёлым сердцем он, делая театральный вздох, согласился.

— Хорошо, — пробормотал он сквозь зубы, — больше без объявления не трону ваш район.

— А, хорошо, — я не стал молчать, ибо ситуация складывалась не совсем в мою пользу.

Отпустить его просто так? Хрена с два.

— В общем, — продолжил я, — если ты имел намерение напасть на меня и мой дом: то умрешь собачьей смертью. Не в честной битве, а как жалкий трус — дома, прячась за стенами.