— Просто у меня такой организм, — проговорил он. — Очень легко возникают синяки и ссадины, и кожа слишком тонкая. Вот и всё. Прости, если разочаровал. Я такой, какой есть.

Я подождала, не добавит ли он ещё что-нибудь, но он замолчал. Знаю — есть люди с низким содержанием железа в крови, у них легко образуются кровоподтёки на теле, однако что-то в этом объяснении было не то… Не могла я этому поверить!

— Ты хочешь сказать… у тебя что-то вроде анемии?

Он кивнул. Этот простой жест был полон безмерной печали.

— Да, что-то вроде.

17) Сфинкс

В тот день за обедом царила более напряжённая атмосфера, чем обычно; а может, это просто я была на взводе. А как не быть? Я запуталась, не могла понять, что к чему, не знала, доверять ли собственным ощущениям. Все мои мысли были об одном — о Брюстере.

Родители, которые в другое время проявляли куда большую наблюдательность, чем сейчас, даже не подозревали, что со мной что-то не так. Они, как моллюски, нарастили такие прочные раковины вокруг своих личных вселенных, что, похоже, через них ничто не могло пробиться.

— Ты доела, Бронте? — спросила мама, протягивая руку за моей тарелкой, даже не заметив, что я ни к чему не прикоснулась. Углеводы, протеины и клетчатка — всё так и осталось нетронутым; они привлекали меня не больше, чем какая-нибудь пластмасса.

— Да, спасибо, — ответила я.

Она забрала тарелку и выбросила весь мой обед в мусорное ведро. Наверно, если бы я не была так зациклена на Брю, то поняла бы, насколько плохи дела в нашей семье, как быстро она соскальзывает в пропасть. Но в тот момент я словно ослепла и оглохла.

Зато Теннисон всё видел и всё подмечал. Именно он первым обратил внимание на то, что мама с папой за весь вечер не обменялись ни единым словом. Папа молча поглощал еду. Теннисон заметил и полное отсутствие аппетита у меня.

— Села на голодную диету? — спросил он.

— Может, я просто не хочу есть. Такое тебе в голову не приходило?

— Кажется, это заразно, — произнёс он.

Только тогда я обнаружила, что он тоже почти ничего не съел. Фактически, с его тарелки исчезли только овощи.

— С каких это пор ты заделался вегетарианцем? — спросила я.

Он бросил на меня оскорблённый взгляд.

— Если мне в последнее время не хочется мяса, это ещё не значит, что я заделался вегетарианцем! Никакой я не вегетарианец, понятно? — И вылетел из-за стола.

После обеда я засела за уроки, но сосредоточиться не удавалось. Понятно, почему. Всё это время я избегала разговоров с Теннисоном о Брюстере, но больше откладывать не было возможности. К сожалению, брат был единственным человеком, с кем я могла поговорить о том, что меня волновало.

Я нашла его в гостиной, он смотрел по телеку баскетбол, погрузившись в «людоеда» — такое прозвище мы дали нашему дивану. Он был такой необъятный и мягкий, что когда мы были мелкотнёй, то запросто тонули в нём, практически исчезая среди подушек. В этот вечер, похоже, Теннисону хотелось повторить этот трюк, но чем старше мы становились, тем труднее было растворяться в диване.

— Извини, пожалуйста, — сказала я. — Мне не следовало называть тебя вегетарианцем.

— Извинение принято, — буркнул он, не глядя на меня. А когда я не ушла, он спросил: — Будешь смотреть игру?

Я уселась рядом и погрязла в диване. Несколько минут мы смотрели телевизор, и наконец я сказала:

— Я видела.

Он обернулся ко мне и без особого интереса спросил:

— Видела что?

— Его спину.