Трудясь в ожидании огромных богатств, никто из команды не мог сформулировать, чем же он недоволен или чего хочет, но все пираты согласились бы оказаться в каком-нибудь другом месте. Вид королевских сокровищ, валявшихся тут и там, словно ненужные безделушки, пугал слабые и простодушные души. Забавляясь всю ночь игрой в кости и деревянное домино, некоторые пираты уже задолжали приятелям всю свою будущую добычу. А воровство, хоть было и бессмысленным в ограниченном пространстве корабля, происходило постоянно. Самым ужасным оказался случай, когда один негодяй замориец посинел и издох, пытаясь украдкой проглотить серебряную брошь, усыпанную рубинами.

Усилия его не увенчались успехом. Пришлось вспороть живот вору, чтобы вернуть безделушку. Тем временем двое других пиратов исчезли раз и навсегда. Может, причиной стало соперничество и поединок — совершенно обычная вещь в пиратском порту или на якорной стоянке, — но все это лишь добавляло разговоров бездельничавшей команде, расценивавшей происходящее как предзнаменование грозящих им несчастий.

Переложив рутину командования на имевшихся в изобилии капитанов и лейтенантов, Конан нырял и занимался розысками сокровищ. Он внимательно присматривал за Кроталусом, как лично, так и с помощью своих офицеров, потому что во главу угла ставил свое твердое и подтвержденное жизнью недоверие колдунам. Хоть кешанец и был, казалось, доволен их успехами и обещал начертить карту, он мало интересовался сокровищами и их ценой.

Более того, он не выказывал естественного любопытства и не препятствовал расхищению добычи. Весь день стоял он на палубе так, словно нес вахту, удерживая плохую погоду в стороне от залива, как делают иногда священники Тарима. Один раз он переговорил с предводителем ныряльщиков Келтрасом, явно справляясь о том, как продвигается работа, и о том, что еще нашли под водой. А однажды Конан заметил, что колдун вручил юноше какую-то штуку из сверкающего металла — оружие или колдовской инструмент.

Однако когда пираты подошли ближе, у голого ныряльщика ничего не оказалось, а спрятать такую штуку он никуда не мог. Келтрас не был чародеем, носил нож и ломик, точно такие же, как и у остальных кхваров, использовавших их ежедневно с опытностью профессионалов. Это оружие едва ли таило в себе угрозу. В любом случае бесполезно было наблюдать за Келтрасом под водой. В изменчивом подводном свете все пловцы выглядели похожими друг на друга. Один случай тем не менее запомнился Конану. Как-то в тусклом полуденном свете капитан остался один под водой, после того как Филиопа и Сантиндрисса устали и вернулись на поверхность. Он пытался открыть дверь в основании дворца — огромный двустворчатый портал. Каким-то образом дверь выстояла в погубившем город катаклизме и сейчас была то ли закрыта, то ли заперта. Ее деревянные внутренности давно рассыпались, но прочный бронзовый футляр крепко стоял на своем месте. Конан надеялся, что эта дверь откроет ему дорогу внутрь здания, где, словно за створками раковины, собраны сокровища.

Оказалось, что разрыть и приподнять при помощи рычага ржавые петли и коридорные зажимы — долгая, трудная работа. В слабеющем свете Конан пробирался среди всевозможных ловушек к куполу двумя этажами выше, где еще оставалось достаточно воздуха, чтобы один пловец мог некоторое время продержаться под водой. Наконец дверь поддалась, медленно провалившись во тьму внутрь здания и обдав Конана холодной илистой водой. Капитан мог бы рискнуть заглянуть внутрь обширной галереи, открывшейся ему, но решил вернуться и поискать сокровища на следующий день. Однако то, что он увидел, произвело на него такое сильное впечатление, что Конан проскользнул через арку входа, пробравшись далеко вперед во тьме, вниз по коридору, который едва ли мог проплыть из конца в конец самый выносливый ныряльщик.

Конана привлек свет. Что-то сияло словно факел, даже ярче, ослепительно сверкая кусочком полуденного солнца, посылая к поверхности гроздья золотистых пузырьков.