По-прежнему бушуют грозные воды Иртыша. По-прежнему гуляет по ним буйный ветер и гонит их вправо и влево как беспорядочное, покорное стадо овец.

Храпят богатырским сном казаки. Утомились, видно, сильно за день.

Но вот из их числа поднимается с земли темная фигура и неслышно сползает по берегу, к самой воде… Вскочила в челн, оттолкнулась от берега и загребла с усилием веслами в темноте ночи. На противоположном берегу выскочила из челна и, приложив руку к губам, издала резкий, пронзительный свист. В тот же миг словно ожил утесистый берег…

Закопошились черные фигуры в темноте ночи.

— Ты, Алызга?.. — послышался голос из-под навеса шатра, скрытого под утесом в кустах осоки.

— Я, повелитель, — отвечала вновь прибывшая, — они все спят там, на островке, мертвым сном… Сам Великий Сорнэ-Туром не разбудит их своим приходом… Ты верно напал на след их, могучий хан…

— Ты помогла мне, Алызга, и хан Кучум наградит тебя за это в лучшие времена. Ты хорошо исполнила выдумку с бухарскими купцами, хорошо заманила кяфыров под наши ножи… Враги в наших руках… Никому из них не будет пощады… — говорил старческий голос.

— Таузак!.. — крикнул вслед затем хан и из толпы копошившихся в темноте татар вынырнула сильная, рослая фигура князя.

— Доплыви к островку и принеси мне оттуда какую-нибудь вещь, чтобы я знал наверное о непробудном сне кяфыров.

— Слушаю, повелитель.

И вместе с конем ринулся молодой киргиз в бушующие волны Иртыша.

Он вскоре явился обратно с добычей. Три пищали и три пороховницы унес он из-под бока спавших казаков.

— Сам Аллах посылает нам милость! — вскричал обезумевший от радости Кучум.

— Вперед, мои батыри-воины! Во славу Аллаха и пророка и свободной родины идите на кяфыров, не медля, сейчас! — негромким, но сильным голосом произнес слепой хан.

И как ночные гиены, быстро и бесшумно, скользнули татары по крутому берегу вниз, прямо навстречу бурным, клокочущим волнам.

Бесстрашно ринулись в черную воду они и поплыли прямо к островку, где спали не чуявшие смертельной опасности казаки.

Кучум со свитой остался ожидать исхода предприятия.

Казаки спали.

Спал Ермак. Тот же сладкий сон ему снится. Народ, ликуя и шумя, приветствует его. Или то не народ шумит, а разгулявшиеся волны Иртыша от непогоды?.. Или еще что другое?..

Смутно, сквозь сон, чудится ему не то лязг сабли, не то хриплый стон, не то заглушенный, чуть внятный призыв какой-то… Вот крикнул кто-то совсем близко от него… Проснулся Ермак… Протер глаза… Смотрит…

Видимо-невидимо копошится народу на островке… Татарская речь, крики, стоны…

— Сюда, товарищи!.. Ко мне!.. — не своим голосом вскричал князь Сибирский.

Но никто из казаков не откликнулся на призыв атамана. Все, почти до единого, лежали зарезанные под ножами Кучумовых воинов казаки.

Один только голос отозвался в темноте ночи:

— Иду к тебе, атаман!.. Иду!..

Это был голос любимца Ермакова, князя Алексея.

Едва успел сообразить что-либо Ермак, как несколько человек татар ринулись к нему. Он выхватил саблю и, размахивая вправо и влево, стал отступать к воде, к челнам, где смутно чудилось ему спасение.

— Здеся я!.. За мною!.. К реке спеши!.. — послал он хриплым голосом в темноту, надеясь, что казаки-товарищи еще услышат его.

И снова отбивал удары, разя врагов направо и налево. Несколько трупов уже устилали его путь… Не помня себя замахнулся он на двух последних и, сняв голову саблей с одного, поразив чеканом другого, ринулся к челнам.