Седоусый есаул поднял голову и, защищаясь рукой от багрово-алого шара солнца, заходящего за лесом, стал внимательно вглядываться вдаль.

— И то улус, — произнес он радостно. — Ишь, дым из юрт идет. Ну, проздравляю тебя, Ермак Тимофеич, добрались мы до Сибирского царства…

Улусы да городки теперича на кажином шагу встречаться будут.

Атаман быстро поднялся в челне и весело крикнул:

— Будет работа, ребята!.. Приставай к бережку!.. Приста…

И не договорил Ермак. Что-то просвистело в воздухе, и целая туча стрел со зловещим шипением обрушилась на челны. Почти одновременно огромная ватага конных татар в остроконечных шапках, в халатах из козьей шкуры, с длинными пиками, выскочила из тайги и бросилась к берегу.

Снова прицелились из луков. Зазвенели тетивы, и новые тучи стрел упали частью в воду, частью в струги, в толпу казаков. Легкий стон послышался из ближней лодки, и рослый казак схватился за грудь. Острая татарская стрела впилась в него. Хлынула горячая алая струя.

— Ранены трое… — послышался оттуда суровый голос.

Ермак поднял побледневшее лицо.

— Ребята, целься в ручницы! — прозвучал его дрогнувший затаенным гневом голос.

По этой команде находившиеся в челнах казаки вскинули ружья к плечам и, впившись в лицо атамана, ждали новой команды.

— Пли! — громким голосом крикнул Ермак.

Грянул залп из нескольких сотен ручниц и самопалов. Густой дым застлал берег, тайгу и самые струги на реке.

— Алла!.. Алла!.. — стоном простонало на берегу не то мольбою, не то рыданьем, исторгнутым многими десятками, сотнями грудей.

Дым рассеялся… Груды трупов покрыли берег… Испуганные лошади метались, волоча за собою мертвые татарские тела. Побросав луки и стрелы оставшиеся в живых кинулись врассыпную, диким, отчаянным воем оглашая окрестность.

Зауральские народцы Сибири никогда не слышали ружейных залпов, не видели пороха до этих пор. Дым и огонь, выходивший из огнестрельного оружия, заставлял одних каменеть от страха, других с воплями бросаться наутек. Это вскоре понял Ермак, продолжая свое движение вглубь Сибири.

Первая удача окрылила дружину. С новой, удвоенной силой бросились грести казаки. С новой стремительностью полетели их челны по зеркальной глади Туры. Солнце еще не село, как, миновав несколько прибрежных утесов, они увидели степную луговину, окруженную тайгой с одной стороны, а другою примыкавшею к берегу. Посреди степной прогалины, окруженные валом, прилегая плотно одна к другой, ютились юрты, сложенные плотно из мха, прутьев, вереска и крытые сверху шкурами оленей и коз. Заходящее солнце багровым полымем обливало улус и он казался пламенно-кровавым при этом странном вечернем освещении.

— Это городок мурзы Епанчи, — коротко объявил проводник-татарин.

Следом за этим послышалась громкая команда Ермака:

— Причаливай, ребята!.. Заряжай самопалы!.. Будь наготове!.. Гляди во всю!..

Это оказалось далеко не лишним. Едва только высадилась на берег дружина, как из улуса выскочил отряд вооруженных стрелами татар.

— Палить, што ли? — нетерпеливо послышались голоса окружавших Ермака есаулов.

— Пождите малость, — скорее угадали, нежели услышали они приказание Ермака, который сделал знак пушкарю.

Бравый пушкарь, посланный Строгановым в поход с дружиной, быстро подбежал к атаману.

— Наведи-ка жерло пушки-матушки, Петруша. Угостим свинцовым гостинчиком хозяев негостеприимных, — вполголоса приказал ему атаман. — Да ты палить-то постой. Подпусти их поближе, — добавил он, впиваясь загоревшимся взором в скакавший отряд.

И сам замер как статуя.