— Ладно… — усмехнувшись значительно проронил Ермак, — а теперь нужно мне, братцы, надежных человек с пять десятков отрядить вона в лес тот, што за утесами чернеет. Придется мимо поганых прокрасться да хворосту набрать в лесу поболе, вязанки так с четыре на человека. А там, как вернетесь, новую работу вам дам.

— Все мы надежные, всех отряди, атаман, — заговорило несколько десятков голосов сразу.

— Ишь, больно прытки. А здеся кто останется? Дурьи головы, выдумали што, — шутливо остановил их Ермак и тут же отрядил выбранных им самим пятьдесят казаков.

— Веди их, Мещеря, да помни, коли откроют вас поганые — конец всем.

Вертайтесь скореича. Забавное нечто узрите, как вернетесь. Право слово, говорю… Ин, как помыслю о том, со смеху помереть можно, — расхохотавшись в голос заключил свою речь Ермак.

Дивному диву дались казаки. Давно они не видели таким веселым своего батьку-атамана. И когда же? В то самое время, как на высоких утесах, лишь только забрезжит рассвет, их всех, пожалуй, расстреляет татарье. Вперед двигаться нельзя — невидимая подводная преграда мешает. Ночью и искать ее в воде нельзя: не приведи, Господи, потопишь челны, как только двинешься вперед, к Кучумке. Почему же так весело атаману, чего смеется Ермак?..

А он так и хохочет, так и зашелся от смеха. И не заметил, как подошел любимец Алеша к нему и просит его:

— Отпусти меня в лес с молодцами, Василь Тимофеич.

Тут только успокоился от смеха Ермак, чутко, тревожно насторожился.

Глядит на юношу, руку на плечо ему кладет.

— Постой, князенька, не зарись больно. Зря нечего храбриться. Будет и на твоей улице праздник, Алексей. Еще поразомнем белые рученьки не в одном рукопашном бою. А там твоя помощь зряшная будет. Да и не приведи, Господи, попадешь в полон, аль убьют тебя, дед твой мне с того свету покою не даст, — серьезно произнес Ермак.

Юноша только вздохнул, но повиновался. Жажда горячего нужного дела захватывала его все сильней и сильней с каждым днем. Молодая кровь бурлила. Кровь дедушки, казанского героя, кровь Серебряных-Оболенских, рожденных для блага родины, сказывалась на каждом шагу. Удаль и отвага до краев наполняли все существо Алексея. Помочь по мере сил и возможности грозной, удалой дружине — вот чем билось горячее сердце молодого князя.

Чуть не впервые мысленно негодовал он на любимого атамана за то, что тот не пустил его в опасное предприятие. Однако молчал, не смея противоречить ему.

Ночь еще окутывала землю, когда вернулись нагруженные хворостом казаки. Ермак горячо поблагодарил их за спешно и удачно выполненное дело.

— А теперь, ребята, скидавай, что есть лишнего на себе, да свяжи пучками хворост, штоб не менее пяти ста вязанок пришлось, — отдал он новое приказание дружине, — а как свяжешь, обряжай чучела кафтанами да шапками своими, да поаккуратнее, гляди, штоб из засады показалось поганым, что и впрямь казаки в стругах сидят… А мы тем временем один за другим шасть из лодок в потемках да окружим нечисть бесерменскую и в рукопашную вдарим. С Богом, братушки! Пособляй друг дружке обряжать болванных казаков! — заключил с веселым смехом атаман.

Ему самому пришлась по душе выдуманная затея. Откуда она пришла ему в голову, — темная ли сибирская ночь навеяла, непроницаемая тайга нашептала, само сердце подсказало молодецкое — Бог весть.

Закипела работа быстро и спешно под мраком ночи. А когда выплыло из-за облаков северное утро, бледным, тусклым осенним рассветом, более похожим на сумерки, нежели на рассвет, осеняя природу, громкий, победный клич всколыхнул сонную тишину реки.