Сказал и обвел взором дружину. Глядит и ждет. А уж казаки не те.

Бледные лица подняты на него с уверенностью в победе и горят вдохновенной верой, надеждой…

Еще минута и победным звуком вырвался клик могучий, как рев пороха, из многих десятков грудей:

— Идем на Кучума!.. Все до единого идем!.. Прости, атаман!.. Пусть не оскудеет память о нас, и слава нам вечно будет!..

— Спасибо, ребятушки!.. А теперь отдохните малость. На рассвете жаркое дело предстоит, — тепло и радостно откликнулся атаман. — Да сторожевых поставить распорядись, Иваныч, — обратился он к есаулу.

Тихо разбрелись по юртам казаки. Тишина воцарилась в городке. Только сторожевые обычным окликом «слу-у-у-шай» по временам нарушали ее.

Матвей Мещеряк добровольно занял пост одного из постовых казаков, отпустив спать последнего. Матвею не спалось все равно в эту темную, непроглядную осеннюю ночь. Смутно реяли думы в темнокудрой голове недавнего разбойника. Невеселые думы. Участь названного брата непоправимым укором легла ему на совесть… Не уберег он, не доглядел, попустил погибнуть его, Алешеньку, окаянный… Эта мысль точно камнем упала Матвею на грудь и давила, давила нестерпимо. Особенно угнетало его то, что, несмотря на поиски, он не мог найти между убитыми трупа Алеши. Даже Агашу забыл теперь Мещеряк, забыл и обещание свое принести ей богатые подарки, награбленные из татарских юрт… Перед ним стоял окровавленный призрак его юного друга и брата. Красивые синие глаза Алеши с укором, казалось, глядели на него…

— Не доглядел… не уберег… — шептали беззвучно ссохшиеся от внутреннего волнения губы Матвея.

Он взглянул на небо. Там было хорошо. Золотые звездные огоньки-очи мерцали, мигая с какою-то умиротворяющей лаской на темень земли. Но они не приносили должного облегчения душе Матвея. Он перевел взор на реку. Река стонала. Легкий слой льда, сальца, хрустел и ломался в ночной тиши.

Прибрежные кусты осоки тянули безобразные, в темноте принявшие чудовищные очертания, крутые ветви… Что-то темное копошилось под одним из них.

Матвей невольно дрогнул.

— Никак татарва сюды крадется?.. Вот бы раздобыть языка… Ишь, придумал где схорониться, поганый!.. Постой же ты у меня!..

И, держа чекан наготове, Матвей бросился вперед к кусту, к тихо двигавшейся фигуре.

Та перестала шевелиться и притаилась в тени осоки.

В один миг Мещеряк очутился перед лежащей фигурой.

— Жизнь либо смерть! — вскричал он грозно, занеся свой чекан над головою врага.

И тут же выронил оружие, весь похолодев от ужаса.

— Алеша, ты ли это?.. — не своим голосом вскричал казак.

— Я, братику… Я, Матюша… — услышал он слабый ответ. — Едва выбрался из полону… Слава те, Господи, добрался до своих…

Не помня себя обнял его Матвей.

— В юрту… к атаману… — лепетал он, едва сознавая действительность, — родимый ты мой, ведь за мертвого почитали… молились за упокой души… А он!.. Зелена вина тебе чарку да хлебушка… Пойдем, родимый… — весь дрожа от нетерпения ронял Мещеряк.

И обхватив своими сильными руками за плечи Алексея, он почти понес Алешу в юрту Ермака.

Но не один он радовался освобождению князя. Атаман света не взвидел от счастья, увидя своего любимца.

Чарка водки и несколько сухарей, да крепкий сон разом восстановили упавшие было от голода силы Алексея. Он спал как убитый в эту ночь, последнюю ночь перед последним боем.

Этот бой должен был сбросить венец Кучума к ногам Ермака или положить костьми его грозную, удалую дружину.