|
Весной 1559 года, после череды сплошных успехов, русской армии оставалось только добить главные силы Ордена, засевшие в Вендене (столица) и Мариенбурге (резиденция магистра), и с ходу оформлять победу, подписывая с фактически раздавленным Орденом мир на своих (любых!) условиях. И вот тут Алексей Адашев, полномочный представитель царя на фронте, получив от ливонцев просьбу о «полевом» (временном) перемирии (но не согласие на мир!), отдает приказ воеводам приостановить наступление и соглашается «не воевати» с марта по ноябрь. Это предел абсурда, но так оно и было. Более того, Адашев даже вступает в переговоры с рижанами и ревельцами о настоящем мире в обмен на всего-навсего мелкие уступки в торговле. И что самое дикое, Иван не только санкционировал задним числом это нелепое решение, но и дал «добро» на поход в Крым.
Вот здесь уже никакой логики нет. Вернее, есть, но уже совершенно по г-ну Милюкову: или глупость, или измена. Но дураком Адашев не был – во всяком случае, перемирие с Орденом он оправдывал очень красиво, ссылаясь и на усталость войск, и на распутицу, и на проблемы у южных границ, – а подозревать измену у нас пока что нет никаких оснований. Просто, судя по всему, на царя очень сильно давили. И Дума (по уже изложенным соображениям), и Курбский, бывший в этом смысле представителем княжат в Избранной Раде, и Адашевы, мечтавшие получить во владение столько земель, чтобы сравняться влиянием со «старомосковскими». Позже, в Первом послании Курбскому, Иван очень коротко помянет дискуссии на тему Крымского похода, назвав их «злосоветием», и нам остается только гадать, какие лютые драмы таятся за этим коротким определением. Впрочем, как бы то ни было, Крым оказался крепким орешком. Он и позже не давался легко, а уж в XVI столетии и подавно. Безводье, татарские налеты, совершенно неприступные укрепления Перекопа, и в итоге хотя и как бы успех, но именно что «как бы». По результату стало очевидно: прорваться в Крым можно, пограбить можно, но закрепиться никаких шансов нет. То есть стратегический провал. Правда, позволивший царю укрепить свое влияние, ибо не судят только победителей. Впрочем, никаких казней не случилось. Просто идиллия Избранной Рады сошла на нет – и на исходе 1559 года оба Адашевых убыли на фронт, искупать кровью. Причем в обиде мог считать себя только Алексей, для которого чин воеводы был огромным понижением. Одновременно покинул Москву и поп Сильвестр, причем совершенно добровольно: он хлопотал за Адашевых, не преуспел и устроил демарш, «своею волею» уехав в Кирилло-Белозерский монастырь. Кстати, прихватив огромную библиотеку и оставив при дворе «деспота» сына – делать карьеру. А между тем ситуация в Ливонии за полгода «адашевского перемирия» коренным образом изменилась. Осознавший полную безвыходность своего положения, Орден нашел «крышу»: 31 августа 1559 года магистр Готхард Кеттелер подписал в Вильне с королем Польши и Литвы Сигизмундом II договор о «вступлении Ливонии под протекторат Польши», спустя две недели дополненный договором о «военной защите». Отныне – спасибо Адашеву – России предстояло иметь дело не с распадающимся прибалтийским замухрышкой, а с одной из самых сильных держав Европы. Больше того, стоило Польше «принять под покровительство» Лифляндию и герцогство Курляндское, в игру вступили Дания, явочным порядком занявшая Эзель, и Швеция, взявшая под контроль Ревель и северные районы Эстляндии (позже, уже в 1561-м, такой раздел был официально закреплен и оформлен Виленским договором). Ну и прикиньте, какой выбор у Ивана. Можно, конечно, прекращать войну, оставив за собой Дерпт, Нарву и клочок Эстляндии, но это, по факту, проигрыш, не покрывающий даже расходов (нарвская торговля все равно перекрыта). А можно и вновь атаковать, поскольку, хотя договор Ливонии с Польшей и подписан, пока новый супостат раскачается собрать войска, есть шанс выиграть. |
