– Громче! – велел Трофим.

Савва сказал это громче. Трофим утёр крест, убрал его, сказал:

– Стань, где стоял.

Савва отошёл на своё прежнее место и, глядя на Трофима, побелел ещё сильнее. Трофим усмехнулся и подумал, что дело уже почти сделано, сейчас Савва ему всё расскажет.

Но тут вдруг открылась дверь и вошёл Зюзин, а за ним его люди, с десяток.

– О! – радостно воскликнул Зюзин. – А вот и вы все тут!

Трофим сразу поднялся с лавки и снял шапку.

– Сиди, сиди! – сказал Зюзин.

Но Трофим, конечно, не садился. Зюзин вышел на середину палаты, остановился возле Саввы, крутанулся на каблуках и всё так же весело спросил:

– Что, пёс, молчишь? Рассказывай, как ты царевича убил.

– Я не убивал, – чуть слышно сказал Савва.

– Что о о? – нараспев спросил Зюзин.

– Не убивал я, – сказал Савва уже громче.

– А вот мой московский человек, – и Зюзин кивнул на Трофима, – говорит, что убивал.

– Не убивал! – ещё громче сказал Савва. – Государь боярин!

И он упал на колени.

– Встань, пёс, – строго велел Зюзин.

Савва встал.

– Рассказывай, – уже не так сердито сказал Зюзин. – А то московский человек не верит. Ну!

И Савва, глядя то на Зюзина, то на Трофима, начал рассказывать:

– Я, это, сидел у нас в истопницкой. Здесь, за углом. Вчетвером сидели. И вот приходит наш старший, Карп Ильич, и говорит: чего ты, скотина, сидишь, не чуешь, что мороз ударил, а ну беги в покойную, пока не поздно!

– Что поздно? – спросил Зюзин.

– Поздно – это когда государь разгневается, если будет не натоплено. И я сразу встал, взял дров побольше и пошёл.

Зюзин опять спросил:

– Каких дров взял?

– Вот этих. – Савва показал на печь. Там, возле неё, и в самом деле по прежнему лежали кучей дрова. – И вот я вхожу…

– Стучал? – строго спросил Зюзин.

– Нет, Боже упаси! Нельзя стучаться. Царь государь этого очень не любит. Ты, говорит, Савка, разве человек? Ты тень! Вот я как тень и хожу. Так же и тогда, как тень, вошёл.

– А рынды что?

– А они расступились. И я вошёл. Смотрю, царь с царевичем стоят при столике и между собой беседуют.

– О чём?

– Я никогда этого не слушаю. Это не моего ума дело. Я, когда сюда вхожу, становлюсь как тень. Даже как полено – ничего не вижу и не слышу и не понимаю.

– А царевича убил! – насмешливо добавил Зюзин.

Савва поморщился, но перечить Зюзину не стал, и продолжал:

– И вот я вошёл, подошёл туда, где сейчас дрова лежат, и наклонился. И вдруг слышу…

– Что слышу? – вскрикнул Зюзин.

– Вижу! Вижу! – ещё громче вскрикнул Савва. – Вижу, как кто то из того угла, где сейчас сидит московский человек…

Все обернулись на Трофима. Ах ты, сука, подумал Трофим. А Савва продолжил:

– Он оттуда вдруг как кинется! И на царевича! И по голове ему! Царевич на пол! Из него кровища! Царь на царевича и как заголосит!

– Что? Царь заголосил? – недоверчиво переспросил Зюзин.

– Нет! – сказал Савва. – Я оговорился. Царь упал немо. И немо лежит. А тот злодей вот прямо сюда, в печь, в изразцы кинулся – и нет его!

– Как это в изразцы? – спросил Зюзин.

– Ну, я не знаю, – сказал Савва. – Я говорю, как видел. Вижу – он был, и вот уж – его нет. А царевич лежит весь в крови. А царь лежит возле него как неживой. И я тогда в дверь и бежать! И кричать: «Царевича убили! Царевича убили!» И это всё.