Вышла и пошла домой. Хотела в кондитерский зайти, через дорогу, но там переучет оказался. Надо было по улице пойти, а я сократить хотела, пошла дворами. Вот и сократила, — женщина вздохнула и в очередной раз дотронулась до пластыря на порванном ухе. — Мне их муж на свадьбу подарил, в пятьдесят пятом году. Теперь такие и не купим больше никогда. Даже не знаю, сколько они сейчас стоят… Извините. Я по двору шла, мимо шестнадцатого дома. Вдруг меня кто-то сзади за голову хватает. Я сначала и не поняла ничего, думала, кто-то пошутить решил. И боли не почувствовала. Когда обернулась, смотрю, парень убегает, незнакомый. Только тогда и поняла. Попробовала за ним побежать, да куда там. Видела, что он куда-то к детскому садику свернул.
— Это дом десять по Саратовской улице, — пояснил опер 15-го отделения Гена Савельев.
— Запомнили, как он выглядел? — спросил Дима. Его голос звучал глухо, и сам он старался не смотреть на потерпевшую, словно ощущая какую-то свою вину во всем происшедшем.
— Да где ж его запомнишь, — женщина пожала плечами, — Молодой, высокий. Куртка на нем была зеленая и брюки черные. На голове кепка с большим козырьком, такие сейчас многие носят. И одета козырьком назад… Скажите, а вообще есть надежда, что его поймают?
Савельев долго молчал, хмуро разглядывая разложенные под настольным стеклом визитные карточки, потом вздохнул.
— Надежда, конечно, есть. Но, скажу вам честно, очень маленькая.
— А серьги? Их как-то можно найти? Можно ведь сообщить в комиссионные, в скупки?
— Он не понесет их в комиссионный. Он их сдаст в любой ларек на улице, или — почти в любой. Скорее всего — уже сдал. И тот, кто их у него взял, никогда в этом не признается и никогда их не вернет. Извините, что я так вам это говорю, но лучше уж настроиться сразу…
— Но вы все-таки сообщите в ювелирные и в комиссионные? И я сама еще похожу…
— Когда этого бейсболиста поймаем, я его шарами в бейсбол и сыграю, — пообещал Савельев, как только за потерпевшей закрылась дверь.
— Добрее к людям надо быть, — возмутился Дима, — Может, это он случайно оступился? Или ему есть нечего.
— Тогда пускай свое дерьмо жрет, — Гена закурил очередную «беломорину» и глубоко затянулся. — Сука! За две недели — уже десятый эпизод! И это только по нашей «земле». В 14-м тоже случаев шесть было. И — никаких концов. Мы своих уже всех перетрясли, так даже близко ничего нет. Хрен его знает, откуда он к нам приезжает и кто он такой. Но то, что он — будущий инвалид, это точно. Если где его увидите, то передайте, пусть лучше сам идет сдается.
— А приметы везде совпадают?
— Более или менее. Ты же, Костя, сам слышал, как она говорит. И остальные — не лучше. Зеленая куртка, черные штаны и эта бейсболка траханая. Только одна успела разглядеть, что у него одного переднего верхнего зуба не хватает. — Гена затушил окурок, сплюнул табачные крошки и добавил: — Пока — одного.
— Меня менты ищут! Мать сказала, что уже три раза приходили. — Толя говорил, проглатывая окончания слов и брызгая слюной, и даже не пытался скрыть, что его трясет. — Все, п…ц, влетели! Я ведь говорил! Я так и знал!
— Помолчи, — оборвал его Олег. — Не могли они тебя так быстро найти. Понимаешь, не могли!
— Но ведь нашли, — аргумент был железный, и Олег даже не нашел, как возразить. Чтобы не затягивать мучительную паузу и в очередной раз продемонстрировать свое спокойствие и рассудительность, он толкнул Марата в плечо и сердито приказал:
— Чего рот раскрыл? Поехали!
За последние дни в их отношениях произошли серьезные изменения. |