В салоне машины вспыхнул теплый оранжевый огонек зажигалки, осветив худое лицо с глубокими тенями в провалах глазниц и впадинах втянутых щек. Потом огонек погас, оставив после себя только тлеющую красную точку на кончике сигареты.

– Второй этаж, третье окно слева, – напомнил хрипловатый голос. – Шестнадцатый бокс. Не перепутай.

– Да помню я, – слегка раздраженно ответил стоявший на мостовой человек и с негромким щелчком закрыл дверцу. – Главное, чтобы твое корыто завелось.

– Шутишь, – сказал водитель и развалился на сиденье в универсальной позе ожидания, выставив локоть в открытое окно и лениво затягиваясь сигаретой.

Человек в спортивном костюме не стал произносить слов расставания и махать на прощание рукой. Он повернулся спиной к машине, поправил на плечах лямки легкого матерчатого рюкзака, молча пересек травянистую, еще не успевшую по-настоящему запылиться полосу газона, шагая все шире и размашистей, в три прыжка перемахнул тротуар и с разгону без видимых усилий взлетел на самый верх чугунной ограды. Его согнутая фигура на мгновение задержалась там, а потом он мягко, по-кошачьи спрыгнул с забора в больничный парк, спружинив ногами и не коснувшись ладонями земли. Это был прыжок, достойный опытного парашютиста или профессионального гимнаста, но человек в спортивном костюме не был ни тем ни другим. Если верить его служебному удостоверению, которого при нем сейчас конечно же не было, он работал в области формирования общественного мнения. Он проработал там уже без малого десять лет и при желании мог бы порассказать много любопытного о том, при помощи каких приемов и методов порой формируется то, что принято называть общественным мнением. Но он дорожил своей работой, находя ее не только полезной, интересной и хорошо оплачиваемой, но в некоторых аспектах еще и презабавной, так что приступов разговорчивости с ним, как правило, не случалось.

Он пересек ухоженный больничный парк, все время забирая вправо, и вышел на асфальтированную площадку перед служебным входом, немного левее того места, где к восточному крылу здания примыкала кирпичная пристройка кухни. Днем здесь разгружались машины с продуктами, отсюда же вывозились баки с пищевыми отходами и прочей дрянью, но сейчас здесь было тихо и безлюдно, только в зарешеченном окошке продуктового склада тускло горело дежурное освещение да подмигивала над крыльцом лампа включенной сигнализации. Сигнализация была древняя, простая, как кирпич, но специалист по формированию общественного мнения не собирался проникать ни в продуктовый склад, ни на кухню. Вместо этого он по-обезьяньи ловко вскарабкался по новенькой водосточной трубе на плоскую крышу пристройки, а оттуда по ржавой пожарной лестнице поднялся на крышу четырехэтажного здания. Вскоре его скрюченный силуэт, казавшийся горбатым из-за висевшего на спине рюкзака, мелькнул на фоне звездного неба.

Он двигался легко и уверенно, словно ночные прогулки по покатым крышам были для него самым привычным делом. Старая жесть предательски погромыхивала, прогибаясь под его шагами, под ногами похрустывали хрупкие чешуйки отслоившейся масляной краски. Один раз он тихо выругался, больно зацепившись правым ухом за растяжку телевизионной антенны, и пошел медленнее, держа перед собой вытянутую правую руку.

Добравшись до места, где восточное крыло под прямым углом примыкало к главному корпусу, он осторожно, скользя подошвами кроссовок по скату крыши, спустился к самому краю и двинулся вперед, придерживаясь левой рукой за хлипкое ограждение.