– Ты не можешь сражаться так, – возразила Ларас.

– Каждый день это битва, – ответила Эгвейн. – Каждый день, когда я отказываюсь прогнуться, что-то значит. Даже если Элайда и Красные – единственные, кто это знает, это уже что-то. Немного, но больше, чем я могу сделать, находясь снаружи. Пойдём. Мне ещё два часа работать.

Она повернулась и пошла обратно, к очагу. Ларас неохотно закрыла люк, ведущий в её схрон, и присоединилась к ней. Теперь женщина производила гораздо больше шума, задевая полки, кирпич издавал под её ногами громкие звуки. Любопытно, как ей удавалось быть такой тихой, когда хотела.

Через кухню промелькнула вспышка красной ткани, словно кровь мёртвого кролика на снегу. Эгвейн застыла, когда её заметила Кэтрин, одетая в платье с малиновой юбкой и жёлтой отделкой. Губы Красной вытянулись в нитку, глаза прищурились. Заметила ли она, что Эгвейн с Ларас уходили?

Ларас застыла.

– Теперь я поняла, что делала неправильно, – быстро сказала Эгвейн Госпоже Кухонь, глядя на второй очаг, рядом с которым они стояли у двери кладовой. – Спасибо, что показала мне. Впредь я буду внимательнее.

– Да уж, постарайся, – сказала Ларас, стряхивая оцепенение. – Иначе ты узнаешь, что такое настоящее наказание, а не эти похлопывания вполсилы, которые устраивает Наставница Послушниц. А теперь за работу.

Эгвейн кивнула и поспешила к очагу. Кэтрин останавливая, подняла руку. Сердце Эгвейн предательски забилось в груди.

– Нет необходимости, – сказала Кэтрин. – Амерлин потребовала, чтобы эта послушница прислуживала ей сегодня за ужином. Я сказала Амерлин, что один день работы едва ли сломает такую упрямую девчонку, но она настаивала. Думаю, тебе дают первый шанс проявить покорность, дитя. Советую им воспользоваться.

Эгвейн взглянула на свои почерневшие руки и запачканное платье.

– Давай, беги, – сказала Кэтрин. – Умойся и переоденься. Амерлин не будет ждать.

Выяснилось, что отмываться не легче, чем чистить очаги. Сажа впиталась в руки Эгвейн почти так же, как в рабочую одежду. Она потратила почти час, отмываясь в ванне, наполненной чуть тёплой водой, пытаясь привести себя в приличный вид. Её ногти были поломаны во время отскабливания кирпичей, и каждый раз, когда она ополаскивала волосы, было похоже, что с водой смывалось целое ведро сажи.

Несмотря на это, она была рада представившейся возможности. У неё редко было время как следует помыться, обычно приходилось всё делать впопыхах. Моясь в маленькой выложенной серой плиткой ванной комнате, она обдумывала свой следующий шаг.

Она отвергла побег. Это означало, что ей придется иметь дело с Элайдой и Красными – единственными сёстрами, которых она может видеть. Но можно ли заставить их увидеть свои ошибки? Как жаль, что нет возможности назначить им всем епитимью и таким образом от них избавиться.

Нет. Она была Амерлин, она представляла все Айя, в том числе и Красную. Она не могла обойтись с ними также, как Элайда обошлась с Голубыми. Они были настроены к ней наиболее враждебно, но это означало только усложнение задачи. Похоже, наметился какой-то прогресс с Сильвианой, и разве Лирен Дореллин не признала, что Элайда совершала серьёзные ошибки?

Возможно, Красные не будут единственными, на кого она смогла бы повлиять. Всегда есть шанс встретиться в коридоре с другими сёстрами. Если одна из них захочет с ней поговорить, Красные не смогут насильно её увести. Они будут до определённой степени соблюдать приличия, и это даст Эгвейн шанс немного пообщаться с другими сёстрами.

Но как поступить с самой Элайдой? Правильно ли позволять лже-Амерлин считать, что Эгвейн напугана? Или пришло время дать бой?

К концу мытья Эгвейн чувствовала себя гораздо чище и увереннее. Её положение в войне существенным образом ухудшилось, но она ещё могла сражаться.