Та заглянула в дверь.

– Меня избирали мятежницы, Суан, – резко сказала Эгвейн. – Но и эти женщины достойны того, чтобы встать в мою поддержку. Иначе я никогда не смогу рассчитывать на их верность. Церемонию следует повторить.

Суан поморщилась, но кивнула:

– Хорошо.

Лейрейн открыла рот, чтобы продолжить инструктаж, но Эгвейн опять остановила ее жестом, заработав в ответ очередное фырканье:

– Какие новости, Суан?

– Что ж, – начала Суан, приоткрыв дверь чуть пошире. – Брин перебросил почти всю армию и сместил Гвардейцев с постов на внешних укреплениях. Он пополнил их ряды своими бойцами и отправил подмогу тушить пожары в городе. Шончан для прикрытия отступления подожгли несколько домов.

Это объясняло нехватку войск на баррикадах – это, а также известия о горячих спорах на заседании Совета Башни о том, возвышать Эгвейн или нет. Похоже, что до них еще не дошло, как близки они были к открытому столкновению.

– Что делать с сестрами из лагеря, Мать? – спросила Суан. – Они начинают волноваться.

– Передай им: пусть соберутся перед Закатными Воротами, – сказала Эгвейн. – Они должны построиться по своим Айя с Восседающими в первом ряду. Сразу после церемонии я поприветствую их, приму формальные извинения за их мятеж, и приглашу обратно в Башню.

– Их извинения? – недоуменно переспросила Суан.

– Они, Суан, восстали против Башни, – посмотрев на нее, пояснила Эгвейн. – Какая бы на то ни была причина, есть все основания покаяться.

– Но ты же была вместе с ними!

– Теперь я представляю не только их, Суан, – твердо ответила Эгвейн. – Я представляю всю Башню целиком. И Башня хочет видеть, что мятежницы сожалеют о расколе. Не нужно лгать, что они хотели остаться, но я считаю, что сожаление о нанесенном мятежом ущербе вполне уместно. Я прощу их, и мы сможем начать исцеление.

– Да, Мать, – покорно ответила Суан. Эгвейн заметила стоявшую за ее спиной Тесан, которая кивала в такт словам Амерлин, покачивая своими тарабонскими косичками.

Эгвейн позволила Лейрейн продолжить инструктаж, а потом повторила для нее все, что должна была сказать и сделать. Когда Коричневая была удовлетворена, Эгвейн поднялась и открыла двери, обнаружив, что Суан уже убежала исполнять ее приказы. Тесан стояла в холле и, сложив руки на груди, оценивающе поглядывала на Гавина. Тот застыл неподалеку, прислонившись к стене, положив руку на эфес убранного в ножны меча.

– Твой Страж? – спросила она у Эгвейн.

Та посмотрела на Гавина и постаралась разобраться в мешанине своих чувств. Злость, привязанность, страсть и сожаление. Какой странный клубок.

– Нет, – ответила она и посмотрела ему в глаза. – Ты не можешь присутствовать, Гавин. Жди здесь.

Он попытался было возразить, но передумал, натянуто выпрямился и сухо поклонился. Эти движения выглядели нахальнее, чем препирательства с ней.

Эгвейн тихонько фыркнула, но так, чтобы он услышал, и позволила Тесан проводить себя в Совет Башни. Советом называли и помещение, и женщин, заседающих в нем. Для всех они были едины, так же как Престол Амерлин и кресло, в котором та восседала.

Чувствуя, как предательски забилось сердце, она остановилась перед дверьми в Совет, вырезанными из темной древесины, инкрустированной серебряным Пламенем Тар Валона. Неожиданно появилась Суан с парой туфель, напоминая, что Эгвейн нужно переобуться. Ну, конечно же, пол Зала Совета был слишком искусно отделан, чтобы уродовать его. Она надела туфли, и Суан забрала ее сапожки для верховой езды. «Не стоит нервничать! Я уже проходила это прежде, – внезапно подумала она. – И не только в Салидаре, но и во время испытания на Принятую.