– Я никогда не верил в силу колдовства, но теперь готов поверить во что угодно! Эти негодяи заманили нас в ловушку и перебили всех моих спутников. Я спасся чудом – меня просто не было на стоянке, когда произошло нападение. Враги забрали и тиртское золото, и свитки. Мне пришлось идти пешком – и, должен сознаться, я заблудился…

– Сколько времени ты один?

– Уже пять дней. Или шесть. Я так измучился, что сбился со счёта.

– Значит, эти негодяи теперь далеко?

– Даже не представляю, где именно. Ведь я горожанин, в Мигенах никогда не был и совершенно потерялся. Можно ли мне теперь узнать, где я нахожусь?

– Можно. Мы в двух днях пути от Мигарты. И, если честно, не представляю, как ты мог этого не понять. С любого холма отлично виден Ордон, видны и пики Западного кряжа. Чтобы не суметь выйти из Миген, нужно вовсе не знать, что представляет из себя Ликея.

– Наверное… Но, господин колесничий, я гипарей и только десять лет назад покидал город, когда участвовал в Первом Тиртском походе…

– Либо ты колхидорец, шпион, который заблудился в нашей стране лишь потому, что никогда прежде не жил под сенью великого Ордона.

– Господин колесничий, неужели ты мне не веришь? Но ведь…

– И который, – продолжал Лот Хартус, – даже не знает, что волею славного нашего государя Эттерина отныне нет среди его граждан никаких гипареев, и все мы, находящиеся в его власти, отныне именуемся просто ликеянами – без каких бы то ни было различий по чистоте крови.

– Что? Прости, господин, я, должно быть, ослышался…

– Уведите его, – приказал Лот Хартус охранникам, – и распорядитесь держать под строгим надзором. Я решу его судьбу после.

Оборванный копьеносец ещё пытался что то сказать, но солдаты подхватили его под локти и уволокли.

– Что скажешь? – обратился Лот Хартус к своему секретарю.

Тот отложил пергамент с записью допроса и сказал:

– Сдаётся мне, он говорит правду. Колхидорский шпион никогда бы не потерялся, ведь не могли же его отпустить в Ликею, даже не показав карты! Только идиот из городской стражи способен не сообразить, куда идти, видя великий Ордон.

– Осторожнее со словами, друг мой, – улыбнулся Лот Хартус. – Если всё так, получается, что ты оскорбляешь достоинство копьеносца!

– Он сам – оскорбление самому себе, – парировал секретарь.

Это был худощавый и проворный парень лет чуть за двадцать, ещё пару лет назад бывший безродным бродягой, не помнящим (или, вернее, скрывающим) своё имя и отзывающимся на прозвище Шило. Даже благодаря связям колесничего его не сразу удалось внести в списки граждан и принять на военную службу солдатом. Где нибудь в Пар Ликее это удалось бы провернуть без труда, но на перевале Геманд строго следили за чистотой рядов.

Зато этот Шило знал все колхидорские и северные наречия и отлично считал, даже не владея грамотой. Светлая голова его хранила всё, что он когда либо видел или слышал. Принятый Лот Хартусом на чёрную работу, которую исполнял, не требуя взамен ничего, кроме еды и крова, он жадно набросился на науку, и вскоре выучил как северное, так и южное письмо.

Лот Хартус приблизил его к себе и вскоре удивлялся, как прежде обходился без такого помощника. Поистине, среди гипареев подобного уже не найти – видно, все, кто чего нибудь стоил, погибли во время завоевания Ликеи…

Тут колесничий мысленно напомнил себе: не скажи этого вслух! Никаких гипареев по эту сторону гор – так велел царь Эттерин, желающий видеть свой народ единым.

Итак, среди ликеян нетрудно сыскать идиотов любого разбора, а светлые головы, как у Шила, давно перевелись…

– Кроме того, он явный ликеянин, – прибавил Эвхи.