Я имею в виду следующее: несмотря на то что обвинитель Трававоск в конечном счете умер, его сначала долго пытали. Когда речь идет об Аде, причин для пыток не так много. Обычно это старая добрая месть, приправленная кровожадностью и садизмом. Иногда находятся другие поводы — желание извлечь информацию или показать сородичам жесткий пример. Поскольку я считал, что мои нынешние неприятности были связаны с исчезновением Уолкера и последующей гибелью Трававоска (мучительной гибелью, потому что кто-то хотел выведать у него тайные сведения), мне не хотелось попадать живым в лапы чудовища. Я лучше согласился бы погибнуть от его когтей. Хотя мне вообще не нравилось, когда меня убивали.

* * *

Путешествие через Поля немного успокоило бурлившую тревогу. Мои ангельские нервы больше не натягивались до точки разрыва. Я проплыл остаток пути без субъективных переживаний времени. Путешествие в Небесный город было мгновенным (на самом деле даже более быстрым, потому что я, как мне казалось, превратился в одну из тех частиц, которые могли находиться в нескольких местах одновременно). Вы как бы еще остаетесь в точке А, но уже появляетесь в точке Б — да, точнее не скажешь. В любом случае я прибыл именно в тот момент, когда меня ожидали. Впрочем, Мул все равно казался сердитым и нетерпеливым.

— Входи, Долориэль, — сказал он.

Мой инспектор работал над какими-то документами. Его сияние казалось мутным и пульсирующим, как огоньки рождественской елки за окном, чьи стекла были залиты дождем.

— Они ожидают тебя.

Через минуту мы вышли из лабиринта света, известного как Калифорнийская башня, и покинули комплекс Северной Америки. Темюэль переместил меня к внушительным вратам сияющего дворца, которого я прежде никогда не видел — или, по крайней мере, не помнил, что видел. (Еще одна странность Небес заключалась в том, что, возвращаясь в смертные тела, мы почти не помнили свои визиты в ангельский город; каждый раз он виделся нам по-новому.) Огромное сооружение было вырезано из одного куска алмаза. Местные обычно говорили: «чистейший бриллиант размером с гору». Его башни возносились к небу — к прекрасной и прозрачной синеве, на которой среди звезд проступали контуры Земли. Сквозь прозрачные стены я видел проблески душ, скользивших внутри дворца.

— Анакторон Третьей Сферы, — сказал Темюэль.

Его тихий напряженный голос подсказал мне, что мы прибыли в Департамент правления всеми земными вопросами.

— Зачем нас вызвали сюда? — спросил я.

Ответа не последовало.

Через краткое мгновение мы оказались внутри строения. Нас уже ожидали. Темюэлю даже не пришлось объясняться с внушающими ужас охранниками, стоявшими у ворот. Мы вошли в огромный зал, не уступавший по площади Пасадене,[11] и остановились у каменного стола. Жемчужный свет небес вливался в гигантские окна — в сто футов высотой, не меньше. Небольшая река втекала в полуматериальную субстанцию полированной двери и широкой дугой огибала центральную часть зала. Журчание воды было единственным звуком в этом святилище власти. По другую сторону стола парил квинтет сверкающих фигур — пять очень важных ангелов: двое мужчин, пара женщин и некто среднего пола.

— Это твой эфорат, — сказал Темюэль и затем представил собравшихся персон. — Караэль, Чэмюэль, Терентия, Энаита и Разиэль.

Некоторые имена я уже слышал. У меня не было ни малейшего желания общаться с кем-нибудь из них, и тем более со всеми сразу. Эфорат являлся судейской коллегией, решавшей спорные вопросы. Никто точно не знал, как верховные ангелы выбирались в эфоры.