Медленно надвигался вечер; вдруг поднялся из земли густой туман, и вскоре Ганс погрузился как бы в молоко; а затем к привычному лесному запаху подмешалась горечь. Поначалу Ганс не вполне понимал, что это такое, но вот ноги вынесли его на обширную поляну, где хватило места, чтобы ветер разогнался и поприжимал туман к лесной стене. И вот там, на краю леса, увидел Ганс белые клочья, и черные стволы, и выползающих из земли извивающихся оранжевых змей. Они обвивали стволы и уползали под корни, а потом снова приподнимались, как будто танцевали. Горечь сделалась совсем невыносимой – из глаз Ганса потекли кусачие слезы, а в горле поселился толстый колючий шар. Поглядел-поглядел Ганс на черные стволы и желтых змей, а потом вздохнул и упал на землю. Корзина укатилась куда-то, неодолимый сон сморил Ганса.

    А пробудился он – ничего вокруг себя не узнал. Стоял день – парчовый осенний день. В ледяном, совершенно прозрачном воздухе так хорошо видно каждый лист на дереве, каждого сонного жучка в траве. Повернув голову, приметил Ганс женские босые ножки. Это были очень белые хорошенькие ножки, которые шевелили пальцами, словно бы гримасничая. Чуть выше пальцев обнаружился подол бледно-желтого платья, расшитый стеклянными бусинами. Затем что-то негромко затрещало – тр-р! тр-р! – и подол вместе с ножками медленно взмыл вверх.

    Тут уж Ганс приподнялся на локте – чтобы получше рассмотреть происходящее.

    – А! – закричали сверху. – Очнулся, очнулся!

    И, шурша широкими бархатно-коричневыми крыльями, рядом с Гансом опустилась фея. С крыльев на Ганса строго взирали круглые желтые немигающие глаза. Ганс так и замер в холодной траве, но тут на него упала копна душистых, пахнущих листвой, волос. Сверху эти волосы были покрыты сверкающими паутинками – каждая тонкая нить ловила солнце и отвечала переливами радуги или чистейшим серебром. Затем показалась рука, и из-под волос вынырнуло женское лицо, молочно-белое, с пухлыми губами. Такими губами хорошо пить березовый сок прямо из ствола, а еще – слизывать с них капельки меда. Длинные волоски бровей были украшены крошечными заколочками в форме бабочек – не менее десятка на каждой брови.

    – Ох! – только и вымолвил Ганс и снова без сил повалился на траву.

    Фея пощекотала ему нос длинной травинкой.

    – А ну-ка, – велела она, – рассказывай мне что-нибудь интересное.

    – Э-э… – замычал Ганс в некоторой тревоге. – А кто ты?

    Крылья шумно развернулись. Теперь глазки смотрели еще строже. Ганс разглядел синий зрачок.

    – Меня зовут Изабур, – сказала фея.

    – Меня – Ганс, – представился Ганс и тотчас поспешно добавил: – А мою невесту – Дагмар.

    – Как интересно, – проговорила фея, укладываясь на траву рядом с Гансом. Ее крылья, наполовину сложенные, непрерывно двигались, то открываясь пошире, то почти смыкаясь. Волосы феи рассыпались по земле. В вырезе платья, за тонкими стеклянными бусами, видна была маленькая грудь, и это сильно смущало Ганса.

    – У меня была подруга по имени Дагмар, – сказала фея задумчиво.

    – А что с ней стало? – испугался Ганс.

    – Полюбила одного человека и улетела к нему. А ты что подумал?

    – Не знаю, – пробормотал Ганс. – Я всегда пугаюсь, когда говорят: «У меня была». Вот у меня была добрая матушка – она умерла.