Горчаков не раз вспоминал разговор с царем. Как-то Александр сказал ему:

— Овладев Карсом, Баязетом, Ардаганом и иными землями, захваченными турками, мы воссоединяем обе части Армении.

На что он, российский канцлер, ответил:

— Ежели на конгрессе нам не удастся отстоять единую Армению под российским правительством, предчувствую многие страдания народа армянского, коему суждено будет оказаться в составе Оттоманской Порты.

Что и случилось.

Подписав Берлинский трактат, Горчаков заметил Шувалову и Убри:

— Султан не простит Лондону Кипра, а Вене — Боснии и Герцеговины.

— Ваше сиятельство, — сказал Убри, — Бисмарк заявил корреспонденту газеты «Таймс», что дал миру сколько возможно и содействовал его сохранению.

На губах Горчакова скользнула ироническая усмешка:

— Германский рейхсканцлер такой же миротворец, как факельщик у стога сена…

В Санкт-Петербурге российскую делегацию встретили граф Игнатьев и Жомини. Настроение у Горчакова мрачное. Игнатьев обронил со вздохом:

— Могу констатировать, ваше сиятельство, Берлинский договор сделан под австро-английским соусом.

Канцлер остановился, посмотрел на Игнатьева, затем перевел глаза на Жомини:

— Господа, начинается новый виток в восточном вопросе. С сожалением оставляю его своим преемникам.

Эпилог

Еще не просохли чернила под Берлинским трактатом и не выветрился едкий запах табака из зала заседаний конгресса, а из Дунайской армии в Санкт-Петербург был отозван генерал Гурко.

Отъезжал в неведении, какое назначение его ожидает. Всякое предполагал, пока ехал. Больше всего склонялся к мысли, что пошлют его на Кавказ, где не все еще было спокойно и мирно.

По прибытии в Санкт-Петербург явился в военное ведомство, но не внес ясности военный министр. Дмитрий Алексеевич только и сказал, что Гурко затребован в столицу самим государем.

Иосиф Владимирович и дома как следует не побыл, с сыном не успел повидаться, как был вызван во дворец к императору.

Александр Второй принял генерала немедленно, едва адъютант доложил о нем.

Когда Гурко вошел в просторный кабинет императора, государь стоял у письменного стола. Не предложив сесть, повел разговор. И был он непродолжительным и весьма доброжелательным.

— Иосиф Владимирович, — сказал Александр, — когда я предложил великому князю назначить вас командовать в Дунайской армии гвардией, вы оправдали мое доверие и под Плевной, и в преодолении зимних Балкан. И не ваша вина, что гвардия остановилась под Стамбулом. Видит Бог, я не желал этого… — Император задумался, потом снова заговорил: — Сегодня я назначаю вас помощником главнокомандующего войсками гвардии в Петербурге и Петербургского военного округа. В это время, когда зараза нигилизма и бомбизма проникла в наше общество, я вверяю вам гвардию столицы. Убежден, вы верно будете служить престолу и Отечеству.

Пожалуй, ни у кого не возникало вопроса, почему царский выбор пал на Гурко. В верности присяге и честности Иосифа Владимировича никто не сомневался. Он был твердым сторонником единства России и служил ей как в царствование Александра Второго, так и Александра Третьего.

Из Санкт-Петербурга Гурко вскоре перевели в неблагонадежную Одессу, чтобы через год на одиннадцать лет отправить генерал-губернатором Привиленского края и командующим войсками неспокойного Варшавского военного округа.

Накануне отъезда в Варшаву Иосиф Владимирович имел аудиенцию у императора; Александр Второй, напутствуя его, требовал не давать никаких послаблений польским конфедератам.