Этого мне только недоставало — один, ночью, в незнакомой местности! До Риги — мало того что по меньшей мере шесть верст, так еще и по противоположному берегу. А главное — даже когда бы я оказался в Риге, всё равно не смог бы предупредить пехотинцев Розена и приставшего к ним, чтобы в ратном деле замолить грехи перед рижанами, фон Эссена, что отряд Бахтина попал в диковинную беду.

Бахтин, удержав канонира, пробрался ко мне и вместе со всеми уставился на губастую пасть водяной нечистой силы.

— А коли я не захочу на берег высаживаться? — спросил я.

— Сиди тогда посреди старицы до рассвета. А рассветет — я лодки носами к Двине разверну и хорошего пинка дам — так в устье и влетите.

Вспомнил я Васькины предостережения, вспомнил! Да только что теперь от них проку?

Но не было еще случая, чтобы черный гусар поднял белый флаг. Подводный житель благодаря серебряной ложке чувствовал ко мне расположение, и следовало продолжить нашу беседу, авось удастся что-либо выторговать.

— Будь по-твоему, — отвечал я. — Высаживай меня на берег!

— Становись! — приказал он, рожа отплыла в сторону, а под водой обозначились очертания преогромной ладони. Я понял, что прочее тело довольно велико, чтобы и впрямь дать пинка канонерской лодке. Вот только смутило меня, что ручища, мне предложенная, была гораздо больше той зеленой лапы, что швыряла весло. Надо полагать, нечисть тут водилась разного размера.

— Ну, братцы, не поминайте лихом! — крикнул я, перенес ногу через борт и ступил на подставленную ладонь.

— Бушуев, перестань дурачиться! — самым что ни на есть капитанским голосом приказал Бахтин.

Но он был надо мной не властен.

Знакомо ли вам ощущение, которое охватывает гусара в сладостный миг атаки, когда сабли наголо и марш-марш? Как раз оно меня и посетило.

Ладонь подводного жителя была тверда и ровна, как паркетный пол в танцевальной зале. Я для надежности оперся о карабин и поплыл над водой так, как, сказывают, плывет, не шевеля ногами, в воздухе привидение. Если только привидение додумается при этом подкручивать пальцем усы.

— Бушуев, коли что — дай знак! — донесся голос Никольского. Я небрежно обернулся. Никольский махал рукой, указывая на фальконет, что стоял на носу второй бахтинской лодки. Мысль его была понятна — канониры сейчас нацелят фальконет на несущее меня чудище, и малейшее мое движение будет ими истолковано как сигнал опасности, мне грозящей. Я помотал головой. Проклятый французский матерьялизм проник и во флот — ну, скажите, милостивые государи, что значит свинцовое ядро величиной с крупное яблоко для нечистой силы? А мои моряки были уверены, что дурацким своим ядром могут разнести подводного жителя в пух и прах!

Несущая меня ладонь уткнулась в берег, и я понял — надо сходить.

— Благодарю тебя, кто бы ты ни был, — сказал я чудищу, остававшемуся всё это время под водой. — Я человек сухопутный и неохотно пускаюсь в плавание. Мне было очень неприятно знать, что я невольно вторгся во владения твои. Однако можешь ли ты ответить на один вопрос?

— Могу, — булькнуло из воды.

Я собрался с духом. Всё мое мужество потребовалось для следующих слов:

— Тогда выйди, покажись, иначе получается уж больно неучтиво — я беседую с тобой, не видя тебя. А быть неучтивым — для черного гусара хуже смерти.

— Гусар? — переспросил подводный житель.

— Черные гусары — славнейшая и прекраснейшая часть армии российской! — с пылом отвечал я. — Гусары передвигаются исключительно по суше и не претендуют ни на чьи реки и озера.