«Да, странное было у жандармского полковника представление о безопасности — морфий упрятал под замок, а цианид преспокойненько оставил в распоряжении сына. А может, он просто не знал о нём? — думал Шумилов, — Выходит, именно Жюжеван дала яд вместо микстуры. Но зачем? Занятия с молодыми Прознанскими давали ей основной источник существования. Да и не похожа она на злодейку! О Николае говорила с большой теплотой и даже любовью. Вот-вот, любовью… А может всё совсем не так, как кажется на первый взгляд?»

Алексей Иванович взялся за остывающий чай и, попивая его маленькими глотками, продолжал размышлять, нанизывая мысли словно бусы на нитку: «Необходимо поговорить с приятелями Николая. И поинтересоваться именно тем, что они знали о Жюжеван со слов покойного. И хотя француженка так непохожа на злодейку, все же следует помнить, что не все злодеи похожи сами на себя. Яд — это женское оружие. Женщины не любят насилия и вида крови: они скорее придушат подушкой или отравят, нежели ударят ножом или выстрелят. Отравление — это тихое убийство; преступник все время остаётся на виду, зачастую в самом эпицентре событий, и наслаждаясь лихо закрученной интригой, предоставляет следствию тыкаться наобум, словно слепому котенку. Это, конечно, как-то по-книжному, но зато очень по-женски. Да, — вдруг осенила Шумилова мысль, от которой он чуть не подпрыгнул на стуле, — как же я позабыл про ротмистра Бергера? Ведь это именно он сообщил Жюжеван о смерти Николая и привез ее к Прознанским утром 18 апреля!».

Наспех допив остывший чай, Шумилов собрался уже было выходить, как услышал в коридоре громкий голос Вадима Даниловича. На сей раз помощник окружного прокурора никого не распекал, из чего Шумилов сделал вывод, что день у Шидловского прошёл гладко, а посему настроение шефа должно было быть благодушно-располагающим.

— Алексей Иванович? — увидев подчиненного, просиял Шидловский, — Вы уже успели съездить к Прознанским (Шумилов кивнул)? Ну-с, тогда давайте ко мне, доложите все обстоятельно, голубчик.

Они прошли в кабинет помощника окружного прокурора, где Вадим Данилович поспешил опуститься в свое удобное кожаное кресло, за многие годы принявшее форму его тела и как бы сроднившееся со своим хозяином. Он вытянул ноги в глянцевито блестевших туфлях, положил пухлые, с отполированными розовыми ногтями руки на пузатые подлокотники и в такой расслабленной позе приготовился внимательно слушать Шумилова. Последний кратко доложил о своем посещении квартиры Прознанских, но подробно остановился на пересказе истории с отравленными папиросами. Шидловский, выслушав Шумилова, переменился в лице, но ничего не сказал, кивком предложив тому продолжать. Ещё более обстоятельно Шумилов взялся пересказывать результаты исследования веществ и лекарств, изъятых в доме покойного. Содержательную часть этого документа Шидловскому непременно следовало разъяснить, поскольку из самостоятельного прочтения тот бы ровным счетом ничего не понял.

— В целом, полицейский химик подтвердил, что содержимое всех пакетов и банок с опасным содержимым соответствует надписям на этикетках. Единственное исключение — пузырёк, из которого Жюжеван поила микстурой Николая Прознанского вечером 17 апреля. В этом пузырьке найден высококонцентрированный раствор морфия — более 10 %. Такой раствор невозможно приобрести ни в одной аптеке, ни в одной больнице. Можно сказать, что таких растворов не существует в природе.

— Однако, он оказался в доме Прознанских, — заметил Шидловский.

— Тут начинается самое интересное. Изучение записей покойного, касающихся его химических опытов, с очевидностью продемонстрировало давнее желание Николая Прознанского получить в своё распоряжение высококонцентрированный морфий. Еще весной прошлого года он попытался найти способ повысить концентрацию аптечных растворов, но у него ничего не вышло.