— Пусть химики тушь сведут, — продолжил Шидловский, подписывая отношение в лабораторию министерства внутренних дел, — Может, и правда что-то стоящее окажется.

— И ещё, Вадим Данилович, думаю, версию о радикальной группе можно считать полностью отработанной и не нашедшей подтверждения. Получен ответ на запрос в адресную экспедицию о родственниках Петра Спешнева. К петрашевцу Спешневу наш персонаж отношения никакого не имеет.

— Прекрасно. Как всё замечательно сходится, — проговорил помощник окружного прокурора.

— Только я всё равно предложил бы расширить рамки графологической экспертизы и представить нашим специалистам для сличения образцы почерков друзей Николая Прознанского.

— Зачем это? Для чего это? — неожиданно нервно отозвался Шидловский.

— Ну как же, мы же собирались проводить сличения с почерками приятелей Николая. Ограничившись проверкой одной только Жюжеван мы существенно снизим достоверность заключения.

— Да, я помню, мы собирались проводить подобного сравнение. Но признаемся себе, что это имеет смысл, коли есть конкретный подозреваемый, а так… не станешь же сличать у всех знакомых подряд… Это раз. А во-вторых, раз проведена экспертиза с образцами Жюжеван и все подтверждается, то больше нет смысла искать автора.

— Разве сходится? — спросил Шумилов, — Заключение экспертов составлено во многом в предположительном тоне. И речи нет об абсолютной надежности их суждений.

— Ну, в этой науке абсолютной надежности вообще не бывает. Это не математика. Теперь вот что, — Вадим Данилович сделал паузу, показывая, что речь сейчас пойдет о совсем других вещах, — Дамочка эта, Жюжеван, в тюрьме. Вот пусть и посидит себе, подумает. Оно полезно иной раз! А мы будем спокойно заниматься своими текущими делами. Слава Богу, есть чем заняться, ее дело на нас висит не единственное. Что касается этого расследования, то считаем, что оно в общих чертах завершено. Вот так. Конечно, мы должны по жалобе прореагировать — мы и прореагируем. Передопросим, очные ставки устроим. Только торопиться не будем. Знаешь, Алексей Иванович, иногда тюрьма так благотворно на человека влияет, так хорошо ему мозги вправляет — лучше всяких проповедей и внушений. Посидит, злодей, посидит, а потом сам на допрос запросится, да всё и выложит — и как убивал, и как замышлял, и всех сподручников своих сдаст. Вот так-то…

Алексей Иванович выслушал тираду. И в который уже раз в нем шевельнулось острое чувство негодования. Конечно, Шидловский был старше и опытнее, он много преступников повидал на своем веку. Как раскаявшихся, так и нераскаявшихся. И многих из них вывел на чистую воду. Гораздо больше, чем это пока сделал Шумилов. Но если то, что сейчас Шидловский говорил Шумилову не было цинизмом, то что же тогда вообще следовало называть этим словом?

14

Прошло два дня. Как и предсказывал Вадим Данилович, скорость продвижения дела заметно поубавилась. Куда же теперь спешить, если обвиняемая уже схвачена и посажена за решетку?

Шумилов раздумывал над тем, как лучше подступиться к сокрытому тушью тексту. Хотя можно было просто перепоручить решение этого вопроса какой-либо химической лаборатории, он не спешил это сделать, опасаясь, что в случае неудачи сокрытый текст будет безвозвратно потерян. Записи в дневнике Николая Прознанского были выполнены дорогими кампешевыми чернилами «Пегас» глубоко-черного цвета. Они легко растворялись в воде. Черная тушь, которой был закрашен текст, растворялась спиртом. Попытка травления туши привела бы к повреждению бумаги и неизбежной утрате текста. Теоретически тушь можно было растворить спиртом, но как известно 100 %-го спирта в природе не существует, его максимально возможная концентрация не превысит 96 %, поскольку остальные 4 % массы он неизбежно возьмет из воздуха.