– Слушаю…

– Алло, Света, это Сергей Лунин! Я вас не разбудил?

– Конечно, нет, – сказала я голосом простуженной мартышки.

– Я вас все-таки разбудил! Простите меня, ради бога. Просто я уже давно на ногах. Время тянется так медленно, а утро в субботу – это такое растяжимое понятие. Я ждал, ждал и решил позвонить. Вы на меня не слишком сердитесь?

– Нет, не сержусь, Сергей.

– Где и когда мы с вами встретимся?

– Говорите вы, я способна запомнить, но предложить что-то я не в состоянии.

– Хорошо, понял. Давайте в девять часов утра…

– Вы с ума сошли!

– Простите. В двенадцать часов, у памятника Тургеневу. Знаете, где это?

– Конечно, знаю. Обидно такое слышать даже! У памятника Тургеневу, в четырнадцать часов.

– Хорошо, в четырнадцать. Простите, Света, что я вас разбудил.

– Очень, хорошо, что вы меня рано разбудили. Такое чудесное сегодня утро!

Я положила трубку. Голова моя упала на подушку. Шум за окном теперь мешал мне уснуть. Я встала, раздвинула шторы. Шел проливной дождь.

Не дай вам бог видеть женщину, собирающуюся на свидание! Она сидит в чем мать родила среди раскиданных в беспорядке коробок и тряпок. Волосы ее торчат в разные стороны, как у Медузы-Горгоны, а глаза способны обратить в камень всякого, кто станет случайным свидетелем ее первозданного вида. Представители всех мировых конфессий вздрагивают в этот миг, потому что женщина поминает недобрым словом всех их святых без разбора. Но ей простится все, так как грех проклятия тут же смывается ее горькими слезами. Если же какой-нибудь мужчина все-таки увидит женщину, собирающуюся на заветное свидание, – беда ему. Женщина ему этого не простит, будет преследовать и рано или поздно погубит несчастного. Никто не должен видеть женщину обезоруженной, без маски красоты – как она сама ее понимает.

Летают из угла в угол скомканные вещи, слышны проклятия и рыдания. Так проходит один час, потом другой. Вдруг все смолкает.

Полчаса тишины. Раскрывается дверь и показывается Она. Кто ее не заметит теперь, кто случайно пропустит ее глазами, тому не жить. Не простит, будет идти по кровавому следу, рано или поздно настигнет и…

Как это получается, никто не знает. Даже сама женщина.

В тринадцать часов я смотрю в окно и вижу ясный, омытый теплым ливнем день. В тринадцать тридцать я выхожу из подъезда, и соседский мужик закрывает капот своих «Жигулей», забывая убрать пальцы. Его истошный крик и длинная просторечная тирада сопровождают мое шествие по улице подобно гимну красоте и молодости.

В тринадцать тридцать пять мне совсем не грациозно пришлось увернуться от неизвестно откуда выскочившего джипа. Машина затормозила. Я собиралась на правах красивой женщины высказать все, что думала и чувствовала в этот момент, но открылась задняя дверца, из полумрака возникла огромная лапа и, схватив меня за шиворот, утянула за собой, как монетку в игрушке-копилке. Джип тут же сорвался с места. Меня прижало силой инерции к кожаному сиденью.

– Здравствуй, ногастая! – сказал обладатель руки, и я узнала в аккуратно подстриженной горилле Пантелея. Того самого бандита, знакомого мне по наезду на финансовую компанию.

Рядом с водителем сидел другой бандит, причем не меньших габаритов. Когда он повернул ко мне улыбающуюся физиономию, мне почему-то вспомнилось полотно художника-абстракциониста со стадом идущих слонов в противогазах.

– Вот и попалась, курочка! Скажи, Слон?.. – и довольный Пантелей прокомментировал мое нынешнее положение.

Я постаралась сохранять спокойствие и клацать зубами, только когда джип подкидывало на выбоинах в асфальте.

– Ребята, – сказала я, понимая, что слова мои тут же вылетают в трубу, – я не знаю ни про какие деньги Ступенко.