Собственно, это было все, что напоминало сейчас о трагедии в комнате. Ну, еще, правда, перья, что ковром укрывали пол и взлетали в воздух при малейшем моем шевелении. Но вот саму подушку, сквозь которую стреляли, я сперва даже не увидела – она аккуратно лежала в углу дивана, на своем законном месте. Интересно, это Якимов с Курбатовым ее туда положили? Или полицейские? Или же сам убийца? Если последний, то хладнокровия ему определенно не занимать.

Прочая же мебель стояла в четком порядке, установленном горничной Анной, – стулья, кресла, столики и даже вазы, норовившие обычно упасть при каждом неловком к ним прикосновении. Значит, ничего похожего на борьбу в этой комнате не происходило: Балдинский вошел сюда вместе с убийцей вполне добровольно, сидел, по видимому, в единственном отодвинутом кресле и вскочил на ноги лишь в тот момент, когда убийца достал оружие.

Значит, Балдинский хорошо знал своего убийцу – по крайней мере, их точно что то объединяло. Однако не могу сказать, что Балдинский ему доверял: Аннушка пару часов назад, в кухне, поведала всем, что слышала, как полицейские переговаривались, что у Балдинского в заднем кармане брюк нашли револьвер, полностью заряженный. Кто ходит на бал с револьвером? Получается, Балдинский опасался за свою жизнь, идя на этот бал, и, очевидно, опасался именно своего убийцы. Хотя стреляли в него не из этого револьвера – его барабан, как я уже сказала, был заряжен полностью.

Так что убийца стрелял из собственного заранее приготовленного оружия. Но куда он мог деть его после?

Подоткнув подол юбки и ступая крайне осторожно, чтобы не задеть ни крови, ни перьев на полу, я прошла через всю комнату к окну – щеколда была плотно задвинута. Сквозь стекло я взглянула наружу, на газон, где поздний мартовский снег был полностью истоптан, а кое где и счищен полицейскими: разумеется, они обыскали весь участок под окном. И ничего не нашли.

Нет, убийца не стал бы так рисковать: окно выходило на оживленную улицу, где даже сейчас, в три часа ночи, брел какой то припозднившийся господин. Убийца не выбрасывал револьвер в окно. И на месте, рядом с трупом, он оружие не оставил по каким то причинам. Но и с собой он его унести не мог – всех мужчин полицейские обыскали. А вот саму квартиру обыскивали не очень то тщательно… Что, если он спрятал револьвер где то в доме, до лучших времен?

Цепляясь за эту мысль, я так же аккуратно вернулась к двери, вышла наружу и начала размышлять, где я, будь, допустим, убийцей, оставила бы револьвер? О том, что стрелявшим была вообще женщина, которых полицейские обыскивать не решились, я старалась сейчас не думать.

Я заглядывала, освещая путь светильником, во все вазы, стоящие в коридоре, наклонялась, чтобы посмотреть под креслами и столами, покуда не пришла к мысли, что все это уже проделали полицейские. Убийца действовал хитрее. Ведь практически сразу после выстрела гости столпились в коридоре, спрятать здесь что то было бы трудно.

Спальные комнаты должны быть заперты, так что едва ли убийца мог подкинуть оружие кому то.

Библиотека… словом, она тоже была занята.

В танцевальной зале оставались музыканты, которым не полагалось прекращать играть. В столовой могли быть нанятые официанты, которые постоянно подносили блюда. А вот в гостиной…

Я поспешила войти в полутемный зал гостиной – здесь весь вечер сидели только несколько нетанцующих заядлых картежников, да и те, скорее всего, вышли в коридор узнать, что за шум. Здесь вполне можно было что то спрятать, улучив момент.

Я обошла со светильником все шкафы и серванты.