«Рыцарь…» Это она из — за вышивки на футболке или из — за того, что отомстил обидчику? (Ох, лучше бы этого не было!)

— Меня зовут Ваня, — сообщил он со вздохом.

— Замечательное имя! А меня Любовь Петровна… А во времена сражений на палках звали меня Люба или даже Любка. Или, бывало, Любка — Синяпка…

— Как? Простите, я не расслышал.

— Си — няп — ка… Потому что девичья фамилия была Грибова. А в ту пору все знали дразнилку — считалку: «Гри́бки — обабки, рыжики, синяпки…»

— Если правильно, то, наверно, синявки, — деликатно уточнил Ваня.

— Если правильно — да. Но кто из нас в те времена обращал внимание на грамматику! — Любовь Петровна шагала широко, постукивала палкой о дорогу и смотрела прямо перед собой. Похоже, что стремительно укатилась памятью в прошлое. Но через несколько шагов встряхнулась, — А ты, Ваня, откуда появился в этих местах? Раньше я тебя не встречала…

— Я из Москвы. На каникулах у бабушки… которую, кстати, раньше никогда не видел. Так получилось…

— Вот как! — почему — то обрадовалась Любовь Петровна. — Это, наверно, замечательно — жить в столице! А?

— М — м… не знаю. По — моему, обыкновенно. Да я подолгу нигде больше и не жил, сравнивать не с чем…

— Я в прежние годы нередко ездила в Москву, гостила там у друзей. Это было прекрасно… Впрочем, по — всякому… Ну вот, мы и пришли.

Ваня завертел головой (и при этом зацепил глазом притормозивших в отдалении недругов). Куда пришли — то? Рядом — бревенчатая стенка выходящего на улицу сарая, а дальше — очередной забор с торчащими над ним верхушками кленов… Ой, нет! В заборе была дощатая калитка с тяжелым железным кольцом. Любовь Петровна с натугой повернула кольцо, калитка отъехала внутрь.

— Входи, Ванечка. Здесь наша «тихая обитель»…

Двор был просторный, заросший, как и улица. По краям — какие — то будки и хибарки, а посреди двора — длинный кирпичный дом. Трехэтажный, но не высокий. С обвалившейся здесь и там штукатуркой. С крутой железной крышей, где торчала треугольная чердачная будка. К будке вела из лопухов приставная лестница. На ее ступеньках сохли плетеные половики. На самой нижней сидел пестрый петух гордо — обиженного вида.

— Строение столетней давности, — сообщила Любовь Петровна. — Бывший доходный дом купчихи Мелентьевой. Представь себе, памятник старины, хотя ничего знаменательного, кроме возраста, в нем нет. Городские власти там и тут сносят деревянные дома с уникальной резьбой и кружевной жестью, а этого монстра трогать запрещено. А поскольку запрещено, то и жильцов не расселяют. И обитают здесь люди в квартирах с ржавыми трубами и печками начала прошлого века…

— А зачем сносят — то? Деревянные… — осторожно спросил Ваня.

— Чтобы строить офисы и рестораны, разумеется. Во имя ее величества прибыли…

— В общем, как в Москве, — понимающе отозвался Ваня.

Впрочем, дом не произвел на него отталкивающего впечатления. Было в нем даже что — то… почти что приключенческое. Будто он из книжки «Кортик» про мальчишек — пионеров давнего времени. И печки там… Ване всегда мечталось о квартире с печью, в которой можно разводить живой огонь…

— Цыпа — цыпа… — тихонько сказал Ваня петуху.