6 января 1872 года дружески настроенная публика встретила криками «браво» премьеру в «Одеоне». Флобер присутствует и, разумеется, горячо аплодирует. Для него это реванш за друга. Однако на следующий день – провал. «Зал почти пуст, – пишет он Жорж Санд. – Пресса оказалась, по правде говоря, тупоумной и бесчестной. Меня обвинили в том, что я хотел создать рекламу, включив зажигательную тираду. Я прослыл Красным. Видите, до чего дошло! Дирекция „Одеона“ ничего не сделала для пьесы. Напротив. В день премьеры я своими собственными руками принес аксессуары для первого акта. А на третьем представлении руководил фигурантами… Словом, наследник Буйе заработает очень мало денег. Спасена честь – и только». Надеясь найти утешение, он использует свое пребывание в Париже, чтобы прочитать сто пятнадцать страниц своего «Святого Антония» Тургеневу. «Добрый Московит» восхищен. «Какой слушатель! – с облегчением вздыхает Флобер. – И какой критик! Он поразил меня глубиной и точностью суждений. Ах, если бы все, кто берется судить о книгах, могли его послушать, какой бы получили урок! Ничто не ускользает от него… Он дал мне для „Святого Антония“ два или три превосходных совета». Тем временем он написал «Предисловие» к «Последним песням» Луи Буйе. К его удивлению, это посмертное воздание чести стоит ему оскорбительного письма Луизы Коле. «Я получил от нее анонимное письмо в стихах, в котором она честит меня шарлатаном, пользующимся могилой друга для рекламы, подлецом, заискивающим перед критикой, после того, как „низкопоклонствовал перед Цезарем“! – пишет он Жорж Санд. – Грустный пример страстей, как сказал бы Прюдом». Он наносит визит вежливости Виктору Гюго, которого находит «прекрасным», а совсем не «великим человеком», отнюдь не «важной персоной», восхищается «Тартареном из Тараскона» Альфонса Доде, которого называет шедевром, и «насмерть ссорится» с издателем Мишелем Леви, отказавшимся дать обещанный аванс для издания «Последних песен». Эдмон де Гонкур, встретивший его в это время в Париже, помечает: «Флобер так вспыльчив, так резок, так раздражителен, что я боюсь, как бы для моего бедного друга это не закончилось нервным заболеванием».

Еще одна забота: надо во что бы то ни стало найти компаньонку для матери. «Хочется подыскать ласковую особу, которая будет читать, – пишет он Жорж Санд. – Ей придется также немного заниматься хозяйством. Но у нее будет нетяжелая работа, поскольку мать оставляет свою горничную. Религиозные взгляды не имеют значения». Госпожа Флобер едва держится на ногах, ее голова расстроена. Вернувшись в Круассе, Флобер с трудом переносит причуды матери. Она думает только о еде, надеясь окрепнуть, и подолгу сидит за столом. «Хозяйство в доме в таком упадке, кругом беспорядок и какие-то запутанные истории, что я со времени приезда ничего не смог сделать, – пишет Флобер Каролине. – От всех этих забот, а в особенности от печального пребывания с глазу на глаз с твоей бабушкой у меня опускаются руки. Чувствую, что не смогу писать, ибо с трудом понимаю то, что читаю. Моя мечта – поехать жить в монастырь в Италию, чтобы ни во что больше не вмешиваться… Когда меня оставят в покое? Когда мне не надо будет заниматься вечными другими? Я то отчаиваюсь, то впадаю в угнетенное состояние». Он с нетерпением ждет компаньонку, которую наконец наняли и которая должна приехать в начале апреля месяца.

Но 6 апреля госпожа Флобер после полутора суток агонии скончалась. Флобер, хотя и был готов к этому, потрясен. Его вырвали из детства. Он теперь один в мире. Он сообщает об этом самым близким друзьям: Максиму Дюкану, Эдмону де Гонкуру, Лауре де Мопассан, Жорж Санд.