Эта едва живая собака заставляет его вспомнить о себе. Однако он не решается еще делать записи, классифицировать их и читать книги по философии для своего «Бувара и Пекюше». Но его беспокоят другие бумаги, написанные в стиле привратника или нотариуса. «Вот подписанная и заверенная квитанция, – пишет он Каролине. – Этими делами я должен заниматься регулярно, каждый месяц, не понимая их смысла. Они все больше и больше раздражают меня. Характер переделать нельзя».

В одиночестве он становится еще более раздражительным. Узнав о смерти Вильмессана, основателя и редактора «Фигаро», он пишет: «Его изобретатель околел, тем лучше! И я не скрываю своего отношения к этому!» А Каролине пишет следующее: «Не занимайтесь моим приездом в Париж. Светская жизнь все меньше привлекает меня, не знаю, когда захочется сесть в поезд. Сама мысль о том, что нужно выйти за порог дома, мне неприятна». Теперь он может ходить, только нужно носить повязку на лодыжке. «Едва я собрался вырвать один из последних коренных зубов, так у меня прострел. Блефарит. А теперь еще и разболелся фурункул, который вчера выскочил на самом видном месте».

Эти напасти не мешают ему принять в воскресенье на обед «двух ангелов»: госпожу Паска и госпожу Лапьер. После обеда обе, к его удивлению, засыпают – одна на диване, другая в кресле. А он садится за стол и пишет, «точно невозмутимый папочка». Возраст сделал его, думает он, целомудренным. Через несколько дней он поедет на обед к госпоже Лапьер на праздник Святого Поликарпа. Чтобы ухаживать за ним в случае необходимости, его сопровождает служанка Сюзанна. «В экипаже я чувствовал себя очень неудобно, – пишет он Каролине. – От тряски и движения колес болела нога, а от свежего воздуха кружилась голова. Один я не смог бы доехать». Чтобы развеселить его, Лапьер переоделся бедуином, госпожа Лапьер – Кабилом, а собачке госпожи Паска завязали банты. Вокруг тарелки и стакана знаменитого посетителя положили цветочную гирлянду. Госпожа Паска читает в его честь стихи. Пьют шампанское. «Радушные хозяева были очень любезны, но… креветки несвежие, – помечает Флобер. – Ты знаешь, что я каждый день ем креветки, поскольку не могу больше есть мясо. Фортен называет меня по-прежнему „толстая истеричная девка“». И в заключение пишет: «Я сейчас правлю корректуры „Саламбо“ для Лемерра. Так вот, по правде говоря, мне она нравится больше, нежели „Западня“. Ему не нравятся „Сестры Ватар“ Гюисманса, „ученика Золя“, однако он увлечен „Тощим котом“ Анатоля Франса и „Братьями Земгано“ Эдмона де Гонкура. „Я в восторге от вашей книжицы. В некоторых местах я чуть не плакал, а сегодня ночью под этим впечатлением мне приснился страшный сон“. Его работа из-за болезни задержалась. Однако он заверяет Шарпантье: „Через год я буду близок к завершению, а когда вы прочтете произведение, то увидите, что я спешил“».

Однажды вечером он решил достать и сжечь свои старые письма, о которых никто не должен знать. На этом ночном аутодафе присутствует Ги де Мопассан. Он с замиранием сердца смотрит, как Флобер пробегает глазами пожелтевшие страницы, одни откладывает в сторону, другие кидает в камин, глубоко вздыхая. В камине пляшет огонь, освещая грузный силуэт, лицо в морщинах, лысую голову и большие, влажные от слез глаза. Флобер задерживается на записке матери. «Он прочел мне несколько строчек из нее, – пишет Мопассан. – Я видел, как глаза его заблестели, потом слезы потекли по щекам… Пробило четыре часа.