Как идет мужчина к любимой женщине? Затейливо идет мужчина к любимой женщине! То камушек подопнет, то вокруг оси крутанется, то ногами чего-то изобразит, то присвистнет, а то подпрыгнет и рассмеется как мальчишка. Но так только до остановки идти можно. В автобусе-то особо не покуражишься. Зато в автобусе песни можно слушать. Например, «Мою любовь» рок-группы «Сплин». Или «Мороз по коже». Вроде спокойно стоишь, а ножка тыц-тыц, тыц-тыц. Ничто в такую минуту не важно. Все буквально отходит на второй план.

Писатели часто пишут, о чем думает человек. Но ведь намного важнее, о чем он не думает! Борис не думал о зарплате, не думал, что мать в онкологии лежит, не думал, что в том месяце отец помер, который все детство его лупил. О коте не думал, который сбежал и никак не найдется. О гепатите своем не думал, хотя он снова активизировался после лечения. Не думал о жене и сыне, которые в позапрошлом годе разбились, и теперь им памятник надо покупать. И про войну Чеченскую он тоже совсем не думал. Ни о чем таком Борис не думал, потому что он думал о Зоеньке. Он о ней очень возвышенно думал. Это все равно что под баржу заплыть, выплывать-выплывать, задыхаться страшно, а тут свет спасительный, когда уже и не ждал, а ты прямо на него — раз-два, — и выплыл. Очень вкусным воздухом дышал Борис в автобусе, хоть с ним и ехал какой-то бомж.

А в городе каково? Это только для равнодушных глаз Пермь серовата и неказиста. Для Бориса она красавицей на выданье была. На Попова кофейню открыли, мужик на гармонике соло выдает, дом с антеннами стоит, окнами французскими подмигивает, велики снуют, девчонка какая-то хохочет, будто миллион в лотерею выиграла. А Компрос? Чеховская артерия заводской Перми! Липы, запах, скамеечки. На скамеечках гитаристы. Поют, черти, слезу вышибают, хоть садись и слушай. Но некогда Борису, некогда! Заждалась его Зоенька. У ДК Солдатова договорились они встретиться. Концерт группы «Сплин» слушать. Скоро уже, скоро!

На свидание Борис шел не с пустыми руками. Он нес Зоеньке сережки. Синие, как глаза. И предложение съехаться, потому что не мог он видеть ее урывками. Борис много чего мог. Он такое мог, что обычному человеку и не вообразить. А без Зоеньки чах. Под баржей без Зоеньки сидел. Задыхался. Знаете, есть такая выспренная фраза: «Человек — целый мир». Раньше Борис над ней смеялся. Ну какой человек мир? Ну откуда?! Голова, руки, живот. Огрызь одна. А тут понял. Стихи даже страшные писать стал. Он над ними не работал, как литератор, а просто высмаркивал из себя и с рук на бумагу стряхивал. Он сначала не догонял — чего это он? А потом сообразил: не хочет он с этой гадостью к Зоеньке идти. Чистеньким надо. Не изломанным.

Без пятнадцати семь Борис подошел к ДК Солдатова. Зоенька уже была там. Платье вразлет. Ресницы крылатые. Бусы обвивают шею. Но не это главное. Запах главное. Зоенькин запах. Борис его кожей чувствовал, будто это и не запах, а море Средиземное, куда он погружается без остатка. Вообще, когда Борис и Зоя встречались, то оба хотели друг на друга кинуться, обнять, поцеловать, сдавить, но они сдерживались бог знает почему, и эта сдержанность порождала такое напряжение, такой электрический заряд, что все их взгляды, слова, движения делались осторожными-осторожными, словно они были бомбами.

— Привет, Боря.

— Здравствуй, Зоя. Я тебе сережки купил.

Борис протянул коробочку. Зоя взяла.

— Синенькие... Спасибо. И к платью подходят.