Снова вошел слуга:

— Какой-то человек просит выслушать, сказывает — принес важные вести из Твери.

— Из Твери? — быстро, словно только этого и ждал, переспросила Калита. — Впусти…

В горницу вошел запыленный, уставший человек, видно, после долгого пути. Перекрестившись на образа, низко поклонился князю. Вглядевшись в обросшее, обветренное лицо, князь узнал сотника Засекина.

— О важном, княже, сведал, потому и осмелился покой твой нарушить.

Он говорил, тяжело дыша, судорожно хватая воздух, кольчужная рубашка поскрипывала.

— Сказывай!

Будто стряхивая усталость, Засекин передернул плечами, провел рукой по вспотевшему лбу.

— Давень, — начал он взволнованно, — в Тверь въехал с большим отрядом баскак Щелкан…

Чем дальше слушал Иван Данилович, тем возбужденнее становился, даже чуть подался телом вперед.

— Сожгли подлого? — спросил он и радостно улыбнулся.

Слышал о поганом Щелкане, сыне Дедени, о зверствах его лютых. О тверском князе подумалось: «Поделом изменнику…»

Иван Данилович встал, до хруста сжал пальцы. Обращаясь к гонцу, сказал:

— Вовремя прискакал. Услуги не забуду. Ступай отдохни!

Оставшись один, налил в ковш квасу из жбана, выпил одним духом.

Хана Узбека хорошо знал: вспыльчив, мстителен, коварен.

К трону пришел, убив сына Ильбасмыша, убрав с дороги еще многих.

Теперь Узбек за Щелкана месть учинит всей Руси, пройдет по ней вдоль и поперек, оставляя лишь дым, пепел, трупы да пустую землю. Истопчет копытами конницы все, что далось почти за сто лет кровью и потом, трудом и унижением.

Князь стал быстро ходить, нервно потирая ладони.

«Да если?… А если?… — вспыхнула вдруг мысль. — Если гнев хана направить только на Тверь? И потом… "

Он заметался по горнице.

«Сам бог счастье в руки дает! У тверского князя-раздорника ярлык от Орды дань собирать со всех княжеств. Да разве он из ярлыка всю пользу берет? Только о своих выгодах и печется. Литве продаться готов. Для всей Руси яд готовит… Разве ж такому ярлык?… "

Сморщился, будто от кислицы, пренебрежительно усмехнулся: «Сам корову за рога держит, а сторонние люди молоко доят. Эх, мне б этот ярлык, мне б!.. "

Пальцы заныли, словно ощущая хрусткий белый свиток с ханской красной тамгой — печатью. Знал — на листе золотыми и черными знаками начертано: «Пусть будут защищены от поборов и налогов… Живут спокойно и в тишине, а кто ярлыком пренебрежет, тому доброго не будет».

О золотом ярлыке этом мечтал каждый князь. Обладание ханской грамотой отводило набеги татар, возвышало над остальными князьями, ставило под защиту хана.

Иван Данилович подошел к окну, посмотрел через слюдяную муть невидящими глазами. «Казна наполнится, калитушечка тощей никогда не будет, сборщики перестанут наездами мучить. Чернь забоится гиль замышлять. Москва подымется стольным градом государства единого. Гости заморские пожалуют… Кремль макушкой каменной облака будет цеплять… "

Но тут же вспомнил, что надо ехать в Орду на унижение, и опять помрачнел. «Тяжко… Но иного пути нет, надо через то переступить».

В ушах прозвучали причитания Гриди: «Не пусти огонь на Москву…»

Князь еще ясно не представлял, что сделает, чтобы спасти Москву, но уже знал: сейчас ему следует поскорее быть там, где всего опаснее, — в Орде.

Иван Данилович сжал губы, исчезло с лица выражение простодушия, и оно стало волевым, решительным. Сказал вслух, с вызовом:

— Аль не внук я Невского?

И снова заскользил по горнице из угла в угол, из угла в угол.