— Вперед! — командует кто-то.

Они быстро идут по длинному низкому темному коридору, мимо тусклых синих светильников в стенах. Ему снова становится страшно. Куда они идут? Откуда-то доносится гудение и гулкие удары, будто какое-то невидимое огромное чудовище топает тяжелыми железными лапами. Он спотыкается, роняет мишку на мокрый бетонный пол и начинает плакать от страха.

— Марин, подними медведя, я Егорку на руки возьму, — слышит он спокойный папин голос.

Его подхватывают сильные руки, он видит глаза папы, обхватывает его шею руками — и все страхи мгновенно уходят куда-то. Он больше ничего не боится, ему снова становится тепло и спокойно. Люди с серыми лицами и автоматами в руках ведут их дальше по длинному коридору. Что-то громко шипит — это открывается тяжелая зеленая дверь, за ней еще один коридор, короткий и совсем темный, в нем слабо светит только одна лампочка. Ему снова становится страшно, потому что вокруг темно, но папа с ним, папина рука ласково гладит его по голове, и страх отступает.

— Не плачь, сынок, все хорошо, — шепчет ему папа. — Я с тобой…

Открывается еще одна дверь, пропуская их в сырой подземный туннель, где слышен шум воды и совсем нет света. Дверь за спиной с грохотом закрывается, и последний луч света гаснет. На мгновение становится так темно, что в глазах вспыхивают слепящие пятна. Снова становится страшно, снова начинают дергаться губы, но тут вспыхивает яркий свет — это папа включил фонарь, а потом и дядя Радий зажигает свой фонарик, и тьма отступает.

— Ну, вот и все, — говорит папа. — Все кончилось.

Он смотрит вперед, в темноту тоннеля и видит, как оттуда к нему навстречу мчится что-то светящееся, похожее на огненный шар. Слепящий свет с гулом обрушивается на них, как волна, обступает со всех сторон, превращает пространство в огонь, а потом пламя гаснет, и наступает тьма. Тьма и ужасный холод. Последнее, что он успевает увидеть — брошенный на бетон плюшевый медведь, на которого опускаются крупные хлопья снега.

— Мама! — всхлипывает он. — Папа! Мааама!

— Дяденька, дяденька, ты что?

Зих с трудом открыл глаза. Надежда стояла у кровати с зажженной "летучей мышью" в руке и смотрела на него с испугом.

— Что? — прохрипел Зих, чувствуя острую боль в горле.

— Кричал ты во сне, — девочка положила руку ему на лоб, и от этого прикосновения Зиха начал бить озноб. — Ой, дяденька, да ты горишь весь!

— Все хорошо, — Зих жестом велел ей отойти от постели. — Иди, ложись.

— Может, воды тебе вскипятить?

— Ничего… не надо. Иди спать. Фонарь… погаси.

Это не в первый раз, подумал он. У него с детства такое бывает — ни с того ни с сего поднимается сильный жар, держится несколько часов, а потом все проходит. И в этот раз пройдет. От температуры и кошмар ему приснился. Всех покойничков увидел.

Он лежал с открытыми глазами и понимал, что девчонка тоже не спит. Озноб, казалось, чуть поутих, но ладони оставались сухими и вздутыми, в рту все пересохло, а по телу будто ледяными пальцами водили. Очень хочется пить, но он не станет звать Надежду. Дождется, когда она уснет и сам встанет и напьется.

Это была последняя мысль перед тем, как Зих снова провалился в тяжелое болезненное забытье.

* * *

— Как самочувствие, получше?

— Вроде оклемался. Кашель еще донимает, но так все в порядке. Главное — аппетит вернулся.

— Вот и хорошо, — Усач открыл ящик стола, сложенную пополам пачечку банкнот. — Держи, это обещанный могорыч за мутанта на стоках.