Рылова поджидала, болтая с его соседкой по рабочей комнате, скромная немолодая блондинка в белой блузке и серой в клетку юбке ниже колен — прямые волосы, собранные большой синей заколкой, свисающий до спины хвостик, нарисованные чёрные глаза и ресницы, не добавляющие белёсому лицу выразительности, — помощница-секретарша генерального и его любовница, как в первый же день рассказали Рылову дамы, удивляясь, как некоторые многие годы умеют прилежно совмещать роли жён и любовниц.

— Александр Владимирович! Оказывается, вы знакомы со Стецким. После обеда в конференц-зале будет его лекция. Генеральный сказал, что вы должны там быть!

Женщины вышли договаривать в коридор, а Рылов, довольный монаршим приказом, основательно устроился за компьютером, собравшись провести время до лекции за пасьянсом. Эта игра его успокаивала, не мешала думать, а иногда даже помогала, заставляя некоторые поспешные мысли не лезть без очереди.

Тридцать пять лет назад Стецкий подсел к молодому специалисту Рылову в институтской столовой, чтобы удостовериться, что они закончили один и тот же факультет, и подсказать Саше не ждать в институте помощников — его образование слишком хорошо для этого заведения, поэтому надо самому искать хорошую задачу, чтобы защититься. Стецкий не сомневался в том, что Рылов этого хочет. Зачем же было сюда устраиваться в противном случае? Разочаровывать старшего на пять лет товарища Саша не стал. Стецкий, не опустивший рук после неудачной защиты диссертации, уже был героем одной из местных легенд, а спорить с легендами было глупо.

Разложив два пасьянса и запутавшись в третьем, Рылов поднялся из-за стола и пошёл с любимой глиняной кружкой попить водички.

Он работал в том здании института, где был сделан стандартный офисный ремонт с пластиковыми окнами, скрытыми потолочными светильниками, сплит-системами и евросантехникой в туалетах, а в коридорах стояли кулеры с питьевой водой. Похожий ремонт был только на этаже начальника в главном здании. Другие этажи главного здания были отремонтированы проще: линолеум на полу вместо паркетной доски, дешёвая обшивка стен и потолков, испаряющая в жару отраву, второсортная и частично поломанная сантехника. Нарядно ещё смотрелся недавно побеленный фасад главного здания — жёлтенький и беленький, с парадной деревянной дверью, модными мемориальными табличками по обе её стороны и поднимающимися с асфальта на мраморное крыльцо широкими серыми ступенями. Другая же и большая часть зданий оставалась в том неремонтируемом доходящем состоянии, какое установилось ещё до побега Рылова на вольные хлеба. Получалось, что это при нём закончилась деградация оборонной науки. Всё оставшееся с тех пор как будто законсервировалось. Включая людей, словно приросших к этому месту. Впрочем, возвращенцы от них не сильно отличаются. Рылова убедил в этом первый же окликнувший его сослуживец: «Ай, Саша, молодца! Рад, очень рад видеть! И в тех же габаритах, как двадцать лет назад! Это тогда наши с тобой животы могли показаться большими, зато теперь они — в самый раз!»

Как интересно в жизни получается: не думал Саша возвращаться, а вернулся. Что поделать, если подобное притягивается подобным? Но как же это подобное дружно рефлексирует с государством! Что наверху, то и внизу, — магия, не иначе…

На подходах к конференц-залу Александр Владимирович вновь поразился законсервированности местного бытия.