Это поразительно, но с тех пор Баранов звонил мне во время каждой моей поебки. Если во время ебли раздается телефонный звонок, можете быть уверены - звонит Баранов. Что за еб твою мать? Поразительно просто.

Несмотря на то, что подтверждением моей победы в споре являлось лишь честное офицерское слово, я на всякий случай попросил Ксюшу расписаться на листке настольного календаря и накропать какую-нибудь записочку. Я имел намерение продемонстрировать эти вещдоки Суворову, раз уж он хорошо знает Ксюшу и не раз драл ее. Но Суворов вещдоки не признал таковыми и более того, не поверил мне, что я еб Ксюшу. Он начал выспрашивать подробности - на каком такси я вез Ксюшу домой, сколько набил счетчик (около 5 рублей), где она живет, есть ли в подъезде телефон-автомат. Короче, выводил меня на чистую воду, подлец...

А перед самым нашим с Ксюшей уходом из квартиры, опять позвонил Баранов:

- Ты что там, ебешься что ли? Я слышал какой-то женский смех в трубке.

- Да. Я сейчас выхожу, примерно через час-полтора буду дома, так что приезжай с ночевкой.

За последнюю пятерку я отвез Ксюшу домой на тачке, вернулся затемно на метро. У подъезда меня уже ждал Баранов. (Он по наивности думал, что я приведу еще баб, и ему достанется хуй посовать).

- Ну, рассказывай, - потребовал Баранов.

Я поднес к носу Баранова 3 пальца левой руки, которые погружал за какой-то надобностью в Ксюшино влагалище:

- Нюхай! Чем пахнет?

- Фу! Блядь! - Баранов сморщился и отшатнулся. - Пиздой! Ебаный в рот!

Дома Баранов с видимым удовольствием лицезрел разгром в виде двух немытых чашек и слегка помятого дивана:

- Ага! Значит, вот на этом диване все происходило?!

- На этом.

- Молодец.

Мы пошли на кухню, я достал из бара бутылочку и мы славно посидели, отметив такое событие. Клянусь, от этой посиделки я получил большее удовольствие, чем от Ксюши. А если еще учесть, что из выигранного червонца нужно отнять 5 рублей на такси... Да еще червонец тот злополучный Яша отдал мне почти через год. Какой там бизнес!..

Кстати, через год подобная штука повторилась.После бурной трехпалочной ночи, после обязательных барановских звонков, я отвез маленькую Аню домой, и Баранов опять приехал ко мне лицезреть разгром: пустые рюмки, перевернутую постель. Измочаленная кровать поразила его больше всего. Баранов начал делать неприличные жесты руками, туловищем, показывать различные позы:

- И так драл, и так, и так... Молодец.

А с Яшей мы не раз спорили на баб. Однажды он проиграл мне пузырь водяры, купил (еще до Указа) бутылку болгарской черешневой водки, весьма отдающей блевотиной, и мы всей бандой распили ее на солнечной ВДНХ, в открытой столовке, окруженные достижениями нашего народа, среди трудового подвига. Хорошо, блядь, было.

Вообще, с друзьями посидеть лучше всего. Это понимал даже вечно озабоченный Баранов.

- Когда-нибудь, лет через 10, - говорил он. - Когда все мы будем солидными женатыми мужиками, не озабоченными сексом, соберемся без этих баб в лесу, на осеннюю охоту, расстелим на желтых листьях покрывало, поставим водочку. И посидим.

...Семь лет прошло с окончания института, всего только семь. Значит до осенней охоты - еще 3 года...Ты обещал, Адам.

Глава 25. Пахучий городовой

Интересно...

Запах... Не зря говорят, среди чувственных ассоциативных воздействий - это самое сильное. Он неописуем, как неописуем цвет для дальтоника. Он не держится в памяти, как цвет, слово или образ. Но сразу узнается при появлении. Это так.

...Неописуемый запах первого класса. Очень редко он встречается мне. Почти никогда. И всегда пробивает в памяти до семилетнего возраста, до углового класса. Там я учился с первого по третий. Это был запах дешевых учительских духов, которым пропиталось все в классе. И запах этот - эфирная машина времени - забрасывает мои щупальца ощущений туда, в далекое-далекое прошлое из моего сегодняшнего настоящего, о котором тогда, будучи маленьким-маленьким, я и не помышлял.