Правда, в данном случае и сам Питер Пен не знал, насколько он прав в своей оценке.

Дело в том, что произведенная им оценка финансовых возможностей высокого седого господина, посетившего детский дом, почти в точности совпадала с оценкой американского журнала «Форбс». Журнал этот, также как и Питер Пен, считал Бориса Павловича Сковородина очень и очень богатым «папиком»! Или, говоря более привычным для журнала «Форбс» языком, состояние Сковородина оценивалось почти в миллиард долларов.

Вот такой человек и объявил Ярику, что усыновит его.

Дело в том, что у Бориса Павловича Сковородина никогда не было собственных детей. Все его трое детей были приемными. Старшая, Аня, уже стала совсем взрослой, вышла замуж и теперь ждала ребенка.

Сковородин очень радовался этому будущему внуку, однако не оставлял и другого своего плана — он мечтал усыновить еще одного ребенка. Борис Павлович любил, чтобы в доме постоянно звенели детские голоса. Это спасало его от одиночества и ощущения приближающейся старости. Так что теперь, когда старшая дочь покинула семью, в подмосковном детдоме был найден для усыновления очередной счастливец — пятилетний мальчик Ярослав.

Надо отдать Сковородину должное: все дети очень любили его. И это очень согревало душу Бориса Павловича на старости лет. Потому что, если не считать этих сирот, мало кто в стране любил Сковородина.

Дело в том, что Борис Павлович Сковородин украл у страны очень много денег. Тот самый миллиард долларов, в который и оценивал состояние Сковородина американский журнал «Форбс».

Разумеется, это не означало, что Борис Сковородин был плохим человеком. Просто он жил в стране, где хорошие люди испокон века, когда им надо было сделать что-нибудь плохое, поворачивали иконы лицом к стене. Потом возвращали их в исходную позицию и жили дальше.

Приблизительно так же решил для себя вопрос и Борис Павлович. То, что он украл, все равно кто-нибудь бы да украл. Ну, в общем, а как еще? По-другому ведь не получается. Если у населения нет ни сил, ни достоинства, чтобы защищать свои права, население все равно кто-нибудь обворует. Если общество не может защитить свое право не быть обворованным, то при чем тут Борис Павлович? И Сковородин не испытывал угрызений совести.

Зато хоть Борис Палыч украл тот миллиард с пользой для троих несчастных сирот. За одно только это, считал Сковородин, ему можно простить многое. Миллион-другой уж точно.

Жизнь сложна. И у населения уже голова пухла от этих сложностей.

Конечно, Сковородин украл очень много денег. Но он был заботливым отцом, усыновившим троих детей, что тоже правда.

Вот и выбирай, любить или ненавидеть. Уважать или презирать. В конце концов, сердобольное от природы население склонялось к симпатии и прощению.

В этот серый, квелый осенний денек Борис Палыч Сковородин задремал прямо в машине. Был он уже очень и очень немолодым человеком, и после обеда его обычно клонило в сон.

Сон, который ему приснился, был, что называется, в руку. Снились Сковородину белые, как снег, детские распашонки, пеленки и кружева. Старшая дочь Сковородина Аня накануне взяла с него обещание отправиться с ней «шопинговать» — по расплодившимся в городе шведским магазинам «Материнское счастье». Аня собиралась показывать Борису Павловичу эти самые пеленки, распашонки и кружева.

— Хорошо-хорошо, родная, — пообещал Сковородин, — договорились! Там и встретимся — возле этого самого твоего шведского «Счастья».

Вот и снился теперь Борису Павловичу такой сон: белые кружева и распашонки. Прямо горы детских вещей, возвышающихся, как сугробы. Все белоснежное, освещенное ярким, чистым, радостным светом, созвучным той радости, которую только и могут дать состарившемуся мужчине маленькие внуки.