Юн Айвиде Линдквист. ХиммельстрандТрилогия места – 1
Посвящается памяти Петера Химмельстранда (1936–1999)
«Подумай, как мало мы знаем…»
Злой человек, добрый, способный или бездарный – вроде бы сразу видно. Но первое впечатление – всего лишь первое впечатление. У каждого есть червоточинка. Он может и сам про нее не знать. Попала песчинка в раковину, а что вокруг нее вырастет, жемчужина или смертельная опухоль, – никому не известно. В первую очередь самому моллюску. Сломался зубчик шестеренки – и сложная, огромная машина не работает. Или работает так, что лучше бы вообще не работала. Картину определяет неверный мазок, диссонанс портит музыкальную пьесу. Или, наоборот, делает ее в сто раз интереснее, но это уже другая история. Без маленьких слабостей и недостатков мы были бы похожи на хорошо смазанный механизм. Действия и мысли идеальных людей, людей без недостатков, легко смоделировать на компьютере – хватило бы только мощности процессора. Но такое не произойдет никогда. Недостатки не укладываются в расчеты, поскольку до поры до времени никак себя не проявляют. Недостатки подвигают нас на великие деяния и омерзительные преступления. Уж если на то пошло, именно недостатки и делают нас людьми: несовершенными и оттого поразительно интересными. А можно сказать и так: недостатки превращают нас в червей, ползающих между небом и землей в поисках чего-то необъяснимого и, скорее всего, несуществующего. Чего-то, что могло бы заполнить зияющую в нас пустоту. Но и в том и в другом случае наши дефекты становятся главной движущей силой, знаем мы про них или нет. Как и всё в мире, они подчиняются неумолимому закону природы: при достижении критической массы количество переходит в качество. Мы становимся другими. Многие поступки, кажущиеся необъяснимыми, совершаются как проявление и продолжение наших слабостей. Вот вам пример.
Часть I. Около
– Что тебе надо? – Ну посмотри же! Там ничего нет. – Ты хоть раз можешь дать маме поспать? – Я же говорю – там ничего нет! – Чего нет? – Ничего. Ничего там нет. – Если хочешь покапризничать, разбуди отца. – Мам… почти ничего нет. – О чем ты? – Посмотри сама. – Куда я должна посмотреть? – В окно. Мамочка, я боюсь. Почти ничего нет. Изабелла Сундберг приподнялась на локте. Ее шестилетняя дочь Молли стояла на коленях около кровати. Изабелла отодвинула дочь и потянула в сторону занавеску. Рука, уже приготовленная для раздраженного указующего жеста, опустилась. Первая мысль: задник. Кулиса. Что-то искусственное, театрально-нереальное. Но нет, открывшаяся ей картина была подчеркнуто трехмерной. Не кулиса. Не задник. У Изабеллы закружилась голова. Она потерла глаза, словно стараясь стереть нелепое видение. Но видение никуда не делось, как и нытье Молли. Она повернулась на постели, ткнула мужа коленкой в зад и отодвинула вторую половину занавески. Несколько раз закрыла и открыла глаза, сжала зубы и отвесила себе оплеуху. Очнуться, проснуться, прийти в себя… Дочь от удивления замолчала. Щека загорелась, но за окном ничего не изменилось. Муж что-то пробормотал во сне. Изабелла потрясла его за плечо. – Петер, проснись же, черт бы тебя побрал. Тут кое-что произошло…
– Бим-бим-бим… бом. Сын Стефана Эмиль что-то бормочет наверху в спальном алькове – как всегда, погружен в мир своих детских фантазий. Что-то не так. Он, не вставая, потянулся за очками в толстой черной оправе и огляделся. |
