В рентгеновском кабинете травматолог Василий Николаевич пытается удержать у экрана пьяного. Тот все время заваливается.

— Евгений Львович, рентгенолога нет. Посмотри его под экраном. Нет ли воздуха и крови в плевральной полости. А я его подержу пока.

— Давай. Да это ж наш дворник. Алле, милый, ну подержись немного. Вот черт, заблевал всего. И себя. Фу, нажрался как. Дайте мне полотенце. Хоть вытру его немного. Вот так. Ну, ставь его. И к темноте уже немного привык. Что, тяжелый? Удержишь?

— Удержу. С утра уже набираются.

— Вася, поедем со мной сегодня в контору насчет оборудования говорить.

— Поедем. Ну как, видно?

— Видно. Постой, постой. Куда вы оба делись?

— Сползает он. Ну совсем не держится.

— Да у него вроде ничего нет. Брось его. Встань сам. У тебя что-то есть.

— Куда ж я его брошу?

— Куда хочешь. Пусть полежит на полу. Без тебя бы он лежал где угодно.

— Потом, Жень, посмотрим. Давай с ним закончим.

— Да он же шел на то, чтоб лежать где угодно. Я шучу. Я успел разглядеть — нет у него ничего. А вот у тебя что-то есть.

— Ну смотри. Что там? Опухоль?

— Хватит шутить. Действительно, какая-то тень. Надо бы исследоваться.

— Опухоль, наверное, у меня, опухоль, Женя.

— Но маленькая, краевая, периферическая. Типа кисты.

— Ничего, Женя, сделаем операцию, и все будет в ажуре.

— Чего ты зубоскалишь? Сделай хотя бы кровь себе.

— Да ты не волнуйся. Это у меня с детства. Ранение было в детстве, в войну, а потом — вот такое заживление. Это рубец такой. Меня уже тысячу раз хватали с этим. А что с больным делать будем?

— А что хочешь. Обтереть немного надо, а потом протрезвеет маненько, тогда послушаем. Наверное, можно и домой отпустить будет. Передай его дежурным. Нам уже через два часа ехать надо.

Мишкин поднялся в послеоперационную палату. Около больного сидит девочка, сестра-анестезист, и равномерно, раз так восемнадцать — двадцать в минуту, сжимает и отпускает мяч дыхательного аппарата.

— Давно сидишь так?

— Часа полтора.

— Ну и как он?

— Все хорошо, Евгений Львович.

— Хм. Хорошо. Устала, наверное?

— Немножко. Давно не меняли что-то.

— Сейчас я тебя сменю. — Он отключил аппарат. — Можешь перестать дышать сейчас.

— Я вижу, что сейчас можно перестать дышать.

— Вижу. Действительно устала. Да ты не обижайся. Давай отсосем из трахеи.

— Я не обижаюсь. С чего, на кого? Давайте отсосем.

Они накапали жидкость в отверстие трахеи. Затарахтел мотор отсоса. Трубочкой стали отсасывать из трахеи.

— Смотри, сколько там всего. Каждые полчаса надо так делать. Сразу и легче должно стать. Ну как, легче сейчас? — почему-то почти на крике обратился он к больному.

Больной кивнул головой, вернее, шевельнул головой и верхними веками. Сказать ничего не может: трахеостомия — голосовые связки отключены.

Мишкин пощупал пульс, померил давление, снова подключил аппарат.

— Иди занимайся своими делами. Я подышу.

Он сел и стал с той же периодичностью сжимать и отпускать мяч. Сестра стала что-то делать другим больным, лежащим в остальных боксах этой послеоперационной палаты. Потом он отпустил мяч и стал смотреть, как этот дыхательный мешок сам раздувается при выдохе и опадает при вдохе.

— Посмотри, Валя, самостоятельное дыхание у него сейчас и достаточно глубокое и не больше двадцати двух в минуту. Сейчас часик покачаем, а потом посмотрим — как он пойдет на самостоятельном дыхании.