Кивком головы он указал следаку на выход. Стоявшая в дверях Ирина, улыбаясь сквозь слезы, вышла вслед за ними, на прощание помахав брату кончиками пальцев. Тронув Гурова за рукав, она с чувством произнесла:

– Лев Иванович! Вы такой человек… Я готова перед вами встать на колени!..

– Вот этого не надо! Даже теоретически, – чуть заметно усмехнулся Лев, – а то бронзоветь начну. Сейчас идите домой и хорошенько отоспитесь за все эти дни. Вам надо отдохнуть. А то ваш морячок, чего доброго, вместо красавицы невесты застанет ходячие мощи…

Когда Ирина, одарив Гурова признательной улыбкой, скрылась в конце коридора, он приглушенно спросил полицейского, который, как видно, несколько забывшись, не отрываясь, глядел ей вслед:

– Что, сержант? Хороша подмосковная дива?

– Гм… Хм… – несколько опешив от его вопроса, смущенно кивнул тот в ответ. – Так точно! Хороша…

– Но ее сердце, увы, уже занято представителем другого ведомства… – Лев сочувственно развел руками. – Казалось бы, велика ли разница между МВД и ВМФ – аббревиатуры-то почти одинаковые. А вот, поди ж ты, морячок увел красавицу у нас из-под носа… Ну да ладно, это все лирика. А теперь – о суровой прозе жизни. Значит, так. Прошу запомнить и передать своим сменщикам: в течение предстоящей недели допуск в эту палату господина Друшмалло категорически запрещен. Тем более что за это время статус подозреваемого может измениться на статус потерпевшего. Да и статус господина Друшмалло может измениться – с обвинителя на обвиняемого.

Кивнув на прощание, Гуров направился в сторону кабинета заведующего отделением, оставив стоящего столбом посреди коридора следака, который являл собой живой символ растерянности и безмолвного испуга.

Главный терапевт оказался молодым энергичным мужчиной спортивного телосложения, правда, с уже несколько оплывшей фигурой и заметно обрисовавшимся брюшком. Уже по тому, как доктор восседал за своим служебным столом, можно было понять, что он чувствует себя «в седле», хозяином отделения и своего положения в жизни.

Ответив на приветствие гостя и величественно предложив ему присесть, доктор, на двери кабинета которого значилось «Зубинцев Олег Аристархович», поинтересовался целью визита «уважаемого господина оперуполномоченного». Выдержав секундную паузу, Лев пояснил, что только что побывал в изоляторе, где находится подозреваемый в совершении преступления Борис Вологодцев, в связи с чем хотел бы узнать, каково состояние его здоровья и насколько полно врачебные назначения соответствуют тяжести заболевания.

– …Проще говоря, вы его лечите или только соблюдается некая видимая формальность лечения? – уточнил он.

Издав неопределенное «хм-м-м…», хозяин кабинета повертел в руках авторучку и, глядя на гостя исподлобья, задал встречный вопрос, не скрывая ноток неприязни:

– Как можем, насколько это позволяют наши возможности, да, лечим. А чем, простите, обусловлена такая забота главка МВД об этом грязном отморозке?

Откинувшись к спинке стула и положив ногу на ногу, Гуров сочувственно рассмеялся:

– Вы читали сказки Карела Чапека, чешского писателя? У него есть такая «Большая докторская сказка», и там, помнится, говорится примерно так: «…Доктор никому не может отказать в помощи, даже если его позовут к разбойнику либо к самому (прости господи!) Люциферу. Ничего не поделаешь: такое уж это занятие, докторство это самое». Не читали?

Зубинцев, недоуменно поведя головой (охреневший какой-то опер!), недовольно буркнул:

– Нет, не читал…

– Жаль… Этот сказочник очень верно передал смысл клятвы Гиппократа, которую вы в свое время, надо думать, давали… Вам привезли тяжелобольного, и еще не осужденного, а только лишь подозреваемого.