Существовал еще один раздел, пожалуй, наиболее близкий и интересный сердцу поэта, — лингвистический. В нем были собраны грамматики и словари экзотических и искусственных языков (эсперанто, волапюк и т. п.), не говоря о словарях всех европейских языков, а также специальных охотничьих, морских, военных, тайных языков (например, воровского арго). Кроме того, здесь широко были представлены сборники пословиц, поговорок, пародий, шарад, считалок и т. п. В этом разделе поэт черпал материал для своих опытов в области «языковой алхимии», недаром его называли словотворцем.

Поздно за полночь, когда заканчивался трудовой день поэта, он усаживался в кресло, и не было для него большего удовольствия и лучшего отдыха, чем перелистывать, как он говорил, «словарей пленительные листья», копаться в старинных изданиях и каталогах, отыскивая в них новые пополнения для своего собрания. В эти вечерние минуты он походил на волшебника из сказки, склонившегося над древними фолиантами. Таким и изобразили его художники Колыбинские: чародей в своей лаборатории среди манускриптов, или книгочей, под стать цвейговскому Якобу Менделю, а может быть, влюбленный библиофил, которому Тувим посвятил одноименную «трагическую балладу», написанную в 1950 году. На русский язык эта баллада никогда не переводилась.

Однако, полагаю, что ни Даниил-разбойник, ни преподобный Каэтани сами по себе не могли привить вирус библиофильства. Надо было, чтобы он попал на благоприятную почву, иначе говоря, соответствовал бы склонности, заложенной, возможно, в самом характере собирателя.

У Тувима эта особая черта характера выражалась в умении удивляться. Этот драгоценный дар, присущий обычно детям, был неотъемлемой частицей таланта поэта.

Столь редкое качество он сумел пронести через всю жизнь, оно сопутствовало ему во всем, что бы он ни делал, чем бы он ни занимался.

Раскройте сборники его стихов, и вы убедитесь в необычайной свежести его поэзии. В особенности это заметно в стихах для детей — чистых и мудрых, открывающих мир глазами ребенка. Об этом же говорят и его увлечения математикой — «таинственной незнакомкой», как называл ее поэт.

А работа над переводами (он много переводил, главным образом из русской поэзии)! Его увлекала «алхимия слова». Тувим любил побороться со стихом, поиграть с ним, разбить на кубики, разрезать как картонную головоломку. И лишь потом, говорил поэт, постепенно, старательно складывать разъединенные части, добиваясь того, чтобы перевод стал близнецом подлинника.

Две комнаты были битком набиты книгами, папками, коробками и конвертами с вырезками. Это сокровища распирали стены квартиры к отчаянию и ужасу хозяйки дома, а поэт продолжал копить свои «дивы дивные».

В своей памяти Тувим держал неисчислимое множество «никому не нужных знаний» и полушутя признавался, что если бы существовала кафедра дивологии, он мог бы с чистой совестью преподавать этот предмет. Одно время, еще в двадцатых годах, Тувим намеревался создать журнал «Дилижанс». В первом номере газеты «Вядомости литерацке» за 1926 год он так писал о профиле задуманного им издания: «Этот журнал, предназначенный для литературных гурманов, библиофилов, любителей редкостей и исторических диковин, будет посвящен всевозможным необычным явлениям из разных областей знаний, курьезам, чудам и дивам, старой фантастике и романтике, тайным наукам, воспоминаниям о добром старом времени, истории чудесной наивности и суеверий, сегодня называемых глупостью».

Словом, он рассчитывал, что каждый номер этого богато иллюстрированного журнала будет подлинным кладезем премудростей и курьезов.

К мысли о подобном издании Юлиан Тувим вернулся и после войны, возвратившись из эмиграции.