— Я никак не могу узнать тебя сейчас. И вспомнить не могу, Марти. Но я понимаю, как это может быть тяжело для тебя. Я знаю, что ты за меня беспокоился. — Она улыбнулась, и Мартин невольно улыбнулся в ответ. — Доктор рассказал мне, как ты устроил ему форменный допрос относительно меня.

Черт, она выглядит такой больной, такой уязвимой. Такое доверие читается в ее глазах, в прикосновениях, что комок подступает к горлу и остатки самообладания испаряются, как следы дождя в летний день.

— Я рада, что вы… что ты… здесь, со мной, Марти, — доверчиво призналась Джинджер. — Я это чувствую, но, что ужасно, не способна вспомнить… Меня так все пугает. Господин Бар-тон сказал, что вы мне не муж…

— Это так, — коротко согласился Мартин.

— Но мы партнеры. Он говорил, что вы так и сказали персоналу, — заключила Джинджер.

На самом деле у персонала даже не возникло никаких вопросов: поздно вечером Мартин находился в доме Джинджер, Мартин вызвал «скорую», Мартин приехал в больницу, он же собирался забрать ее домой. Какие уж тут сомнения. Безусловно, все решили, что Мартин близкий друг Джинджер.

— Но точно вы не можете вспомнить. А что вообще вы помните? — И вновь вопрос его прозвучал довольно бесцеремонно.

Джинджер в нерешительности отступила на шаг, отдернув руку. Забавно, но его это, кажется, расстроило, ему все больше нравились ее прикосновения.

— Все, а потом ничего, начиная с какого-то времени в начале этого года. — Джинджер болезненно улыбнулась. — Я не могу вспомнить, при каких обстоятельствах мы встретились или когда и как долго были вместе. Хоть я и слышу горечь в твоих словах, Марти, я ничего, не могу с собой поделать!

В ее глазах вновь заблестели слезы. Она быстро заморгала, чтобы стряхнуть их, пальцы же нервно крутили обручальное кольцо.

— Не надо, не расстраивайся из-за таких пустяков, — сказал Мартин, вспомнив о ее состоянии. — Доктор уверен, что память скоро вернется к тебе. Пойдем скорее домой. — Он взял ее под руку и повел к дверям, но тут же смутился, почувствовав, сколь малое расстояние разделяет их, и ощущение от ее руки, опирающейся на его руку, неожиданно пронзило все его существо. К тому же он проникся к женщине, которую считал своим врагом, такой жалостью, что даже незаметно для себя перешел на «ты».

— Домой. По крайней мере, я знаю, где это. — Она остановилась, ее лицо снова залилось краской. — Где мы живем, Марти? Я не могу вспомнить. — Мартин увидел, как вмиг потемнели глаза Джинджер от паники, которая охватила ее. — Я знаю, где мой дом, но…

— Мы едем в твой дом, Джинджер, — тихо сказал ей Мартин.

Что, черт возьми, он творит? Мартин спросил себя об этом и сам себе ответил: я веду Джинджер к автомобилю. Какого черта он просто не сказал консультанту правду? Теперь он окончательно запутается. Джинджер все сильнее убеждается, что они были любовниками, совершенно не догадываясь об истинных отношениях между ними. Как, черт возьми, он сможет выпутаться из вранья, если чем дальше, тем сложнее остановиться и сказать правду?

Когда он дал волю галантному, рыцарскому моральному кодексу, заложенному в нем матерью и отчимом, он не подумал об осложнениях, которые это с неизбежностью породит. Но его поведение суть нормальная мужская реакция на очевидное и полное изменение в поведении Джинджер. Неужели амнезия способна вызвать подобные перемены? Из жадной и корыстной хищницы, безжалостно флиртующей со своей жертвой, Джинджер на глазах перевоплотилась в естественное, кроткое, уязвимое, ясноглазое создание, всей душой потянувшееся к нему, Мартину.

Он слышал, что удары по голове могут повлечь причудливые поведенческие изменения.