Столь же острое наслаждение приносило Мартину осознание его власти над Джинджер. Он упивался тем, насколько чутко реагирует каждая клеточка ее тела на касание ладони, на влажную дорожку, оставляемую языком вдоль позвоночника, на тепло его дыхания перед поцелуем.

Тело Джинджер разогрелось, и Мартин почувствовал запах ее свежего пота. Запах этой женщины сводит его с ума. Как хорошо, что она не пользуется духами и лишь изредка дезодорантом. Ее кожа пахнет провоцирующе эротично… Он быстро провел языком по ложбинке между ее грудей и спустился к низу живота. Джинджер почувствовала его горячее дыхание между ног. Она не противилась и развела бедра. Мартин подсунул руку ей под ягодицы, а другую положил на талию. Зрелище, раскрывшееся перед ним, потрясло его своей непостижимой земной красотой. Прекрасный полуразвернувшийся бутон, который скрывали темно-каштановые завитки, слегка повлажневшие за время их объятий, бесстыдно набухал у него на глазах. У Мартина перехватило дыхание.

— Я не должен, — сказал он. — Я не должен быть один…

— Я так хочу… — Ее дыхание выдавало сильнейшее волнение. Она запустила пальцы ему в шевелюру и направила его к жадному цветку, томящемуся в ожидании ласк.

Мартин умел доставить немыслимые наслаждения. Его губы словно никак не могли напиться, язык жалил и поглаживал возбужденную плоть. Джинджер потеряла контроль над собой, стонала и сжимала собственный сосок, другой рукой лаская волосы Мартина.

В какой-то момент наслаждение стало немыслимо острым, Джинджер вскрикнула, и в этот миг Мартин навис над нею, уперся руками в матрас и быстро вошел в нее.

— Джинджер! Любимая… — Сквозь осипший голос била дикая нечеловеческая страсть.

Джинджер цеплялась за него. В конвульсивных движениях, в бешеном ритме их жадного соединения она боялась потеряться, упустить ниточку, готовую в любой момент оборваться. Эта ниточка соединяла ее сознание с Мартином, его лицом, руками, поддерживающими ее и сжимающими до боли.

Где-то в самом отдаленном уголке сознания Джинджер сохранила знание того, что она находится в серьезной опасности и что происходящие противозаконно, но чувства отличались такой полнотой, что она стремилась слиться в одно с человеком, с которым она, возможно, не имеет никакого будущего. Красота того, что они создавали вместе, строилась на обмане и сама, конечно, окажется не более чем обманом, фикцией, иллюзией. Иллюзия распадется, разобьется вдребезги об остроту первого солнечного луча завтра же утром, но теперь… Теперь агонизирующее удовольствие, которое бушует в голосе Мартина, полном любви, любви и только любви. Джинджер вцепилась в плечи Мартина, ниточка сознания внутри нее порвалась и мучительная радость лопнула сжимающимися до сладкой точки и расширяющимися до бесконечности мыльными пузырями. Ей показалось, что она родила только что радугу, что вокруг них с Мартином образовался белый круг, за пределами которого мир утекал куда-то вниз по часовой стрелке. И на секунду ей почудилось, что ее обнимает светлое божество и что сама она уже не совсем человек.

— Я люблю тебя, Джинджер, — донеслось до ее ускользающего сознания. — Я люблю тебя…

Джинджер подождала еще. Наконец ровное дыхание Мартина убедило ее, что он спит глубоким сном. Она выскользнула из постели, теперь точно зная, что должна делать. Внизу в кухне Наполеон и Пупси спали в своих корзинах, ключи от машины Мартина лежали на столе. Словно сама судьба устроила все таким образом, чтобы ничто не задержало ее в этом доме.

Джинджер отнесла кота и собаку в машину, но, прежде чем уехать, заглянула в дом, присела к обеденному столу и достала чековую книжку. Он говорил, что, мол, она и ее «партнер» украли у Гилли пять тысяч.