— Видишь ли, Джинджер, — начала Хилда, — я чувствую себя виноватой перед всеми вами. Это я развязала никчемную вендетту. И вот теперь Венди ссорится с Крэгом, а бедняжка Мэгги…

Джинджер внимательно посмотрела на Хилду. Иногда ей казалось, что подруга не моложе, а старше и рассудительнее, чем она, Джинджер.

— Ты хороший друг, — успокоила она Хилду, — и ты во всем права. Не вини себя, не грызи понапрасну. Знаешь, — внезапно решила она, — я, пожалуй, еще погощу у тебя недолго.

— Джинджер, дорогая! Я-то думала, что помогу тебе и позабочусь о твоем здоровье, а теперь ты берешься меня опекать! Спасибо. Я перевезу твои вещи ко мне, если не возражаешь.

— Джинджер, давай пообедаем с шиком!

— Ты решила выпустить меня из заточения, Хилда?

— Нет уж, сиди под замком, беглянка! Опять исчезнешь, что я скажу тогда Венди с Мэгги? Давай приготовим что-нибудь этакое.

Джинджер и Хилда быстро составили меню, и Хилда ушла. Она собиралась зайти к Джинджер, собрать вещи подруги и потом на ее машине объехать магазины.

Когда за Хилдой закрылась дверь, Джинджер облегченно вздохнула. Она была уже в состоянии вернуться в свое поместье на холме, но поняла, что действительно нужна преданной подружке. В душе у Хилды совершается какой-то переворот. Кажется, она разочаровалась в идее мести, которая составляла весь смысл ее существования последние месяцы. Джинджер знала, что подобные «революции» проходят тяжело и напряженно. Потому и согласилась погостить у Хилды еще немного.

От размышлений ее отвлек телефонный звонок.

— Алло, — сказала Джинджер в трубку, не думая представляться. Все, кто звонит сюда, прекрасно знают ее голос.

Но на том конце провода оказался кто-то незнакомый.

— Алло! — Джинджер услышала приятный женский голос. — Я говорю с Джинджер Грэхем?

— Да, но с кем я?..

— Меня зовут Рут, я мать Мартина Фостера. — Джинджер уже собралась бросить трубку, но не сделала этого: голос женщины располагал к себе моментально, не хотелось обижать хорошего человека.

Мать Мартина, судя по всему, вполне соответствует своему голосу. Она прекрасно понимает все недостатки сына и чистосердечно поведала о них Джинджер.

— Я не пробую оправдывать Мартина и уж конечно не считаю возможным сразу простить его за то, что он сделал, но, Джинджер, будьте великодушны. Он любит вас. Очень.

Голос Рут дрогнул, и Джинджер чуть не разрыдалась.

— Нет, Рут, вы ошибаетесь, он никогда не любил меня. В тот момент, когда мы встретились в больнице, в его глазах я не заметила ни тени любви. Я ее только придумала. Теперь-то я понимаю…

— Нет, — перебила ее Рут, — он не любил вас тогда, но, в конце концов, он и не знал вас тогда…

— Он воспользовался мною, как… как…

— Да, его невозможно оправдать даже заботой о Гилли. Но, Джинджер, мне кажется, что вы любите моего сына.

— Почему вы мне позвонили?

— Потому что я — женщина и мать. Поверьте своему сердцу, девочка! Вы же всегда знали, что он любит вас. Просто гнев затуманил вам мозги.

«Я люблю тебя!» — исступленно твердил он ей, когда они занимались любовью. Тогда она не сомневалась, что он говорит правду. Воспоминание обожгло ее и яркой молнией осветило все ее прежние мрачные мысли.

— Это он попросил, чтобы вы поговорили со мной? — спросила Джинджер.

— Нет. Мартин очень гордый и независимый человек. Ему лучше вообще не знать о моем звонке.

— А как вы узнали, где я? Ах, Боже мой, я же сама оставила номер на автоответчике!

— Ваша амнезия, Джинджер, могла быть потому, что вы не хотели признаваться себе в том, что Мартин вам чужой.