– Ну, погоди, шлюшка, попомнишь у меня, – злобно пообещал Лёша. – Менту давала, а я, значит, рылом не вышел?

Алёнка не придала значения его словам. До тех пор пока молодые водители, один за другим, не зачастили к ней с непристойными предложениями. «Ты чо, как не родная? Лёха говорит, ты из таких. За гаражами, говорит, с тобой перепихоном вовсю занимается».

Как рыдала за своим столом Алёнка! Вошла пожилая бухгалтерша. Выслушала икающую, бьющуюся в рыданиях, кричащую, что не хочет жить, девушку. Умыла её зарёванную мордаху, напоила чаем, расчесала и переплела растрепавшиеся косёнки. Алёнка по детски уткнулась в мягкие тёплые колени бухгалтерши, и она баюкала её как маленькую.

– Я им у директора устрою разбор полётов, с записью в трудовую книжку. Они у меня лбищами то перепихнутся. Про «не хочу жить» чтобы больше не заикалась. Всё у тебя будет в жизни хорошо и чисто, вот увидишь. И дом будет, и детки, и муж настоящий. А это ж не мужики, это… – она добавила грубое, обидное слово. – Пока одни мужики об этом болтают,  другие это делают.

Как вы сами давно догадались, несчастная зарёванная Алёнка и есть сегодняшняя Елена Прекрасная. К счастью, тогда ещё не существовало передачи «Чужое грязное бельё». А то Алёнка, по наивности вздумав искать защиты на телевидении, была бы, пожалуй, осмеяна, освистана и опозорена на весь белый свет, а её история перевёрнута с ног на голову. И Алёнкина жизнь приняла бы совсем другой, печальный оборот.

Единственное, о чём иногда она жалеет: о тогдашних горьких девичьих слезах. Нужно было их беречь, каждую слезинку как жемчужину. Мудрец сказал: «Будьте осторожны, не дайте женщине заплакать. Потому что Бог считает её слёзы».

Это уже вторая школа, первая обошлась студентам дешевле: в 50 тысяч рублей. Но ведь и и антураж, и декорации были другие: тягостные зимние сумерки, вязнущая в грязной снежной каше Москва. А тут время и место проведения – весна, Прага в цвету!

Вот называю суммы – а чувство, будто шарю в чужом кармане. Будто вот-вот схватят мою ручонку и высоко её задерут, с прилипшими купюрами, на всеобщее обозрение.

…Я влюбилась в Толстую с первого рассказа, напечатанного ещё в советском журнале. Она классик, и читаю её как классика: перевернул последнюю страницу – и хоть снова открывай книгу. Это во-первых.

Во-вторых: если писатель объявляет платный учебный курс и к нему выстраивается очередь – этот писатель дорогого стоит.

Откровенного графомана и за 10 тысяч розовых не возьмут – таких на дальних подступах отсеивает конкурс «Хороший текст». Зато будь ты хоть Бунин, но без копейки в кармане – тебя не возьмут тоже. Даже не прочитают, если захочет примазаться тихой сапой к домашним заданиям для студентов. Видимо, подобные подлые поползновения предпринимались: про Бунина сама Татьяна Никитична строго предупредила.

Жаль. Жаль, что вот, может, родился где-то на просторах России новый Бунин, а никто о нём никогда не узнает. Проторчит в какой-нибудь «Пятёрочке» унылым охранником, мужем беременной жены и отцом троих золотушных детей. Обшаривая покупательские корзинки, будет сочинять про себя на фиг никому не нужные «Тёмные аллеи» и «Лёгкое дыхание». И, не выдержав груза гениальности, сопьётся или руки на себя наложит.

Нету, нету нынче стариков Державиных, которые юных гениев заметили бы и, в гроб сходя, благословили.