— Да.
Мы поцеловались — просто поцеловались, но это был наш первый поцелуй наедине за очень долгое время. И на этот раз нам не мешали ни усталость, ни тревога; мы снова были вместе, снова одни. Мы вспоминали все, от чего отказались ради друг друга, и радовались этому решению. Лукас крепко обнял меня и немного наклонил назад. Все вокруг поплыло, только он помогал мне сохранять равновесие. Если я буду держаться за него, все будет правильно.
«Лукас мой, — думала я. — Мой. И никто у меня его не отнимет».
Мы добрались до Нью-Йорка ночью, и когда увидели вдалеке очертания Манхэттена, то все радостно закричали и заулюлюкали. Выглядело это очень эффектно. Для меня Нью-Йорк был скорее городом мифическим, чем реальным, — именно в нем происходило действие многих фильмов и телешоу, а в названиях улиц, которые мы проезжали, мне слышался волшебный отголосок: Сорок вторая улица, Бродвей.
Потом до меня дошло, что Манхэттен — это остров, и я содрогнулась при мысли о том, что придется пересекать реку. Но мы въехали в туннель, и это было замечательно. Оказалось, передвигаться под водой — совсем другое дело. Жаль, что я не могу спросить родителей — почему.
Мы выехали из туннеля практически на Таймс-сквер. Она сверкала так ярко, что меня ослепило. Остальные надо мной смеялись, но я-то видела, что и сами они пришли в возбуждение.
Однако через несколько кварталов выяснилось, что Бродвей больше не выглядит таким шикарным. Освещение стало тусклым, мы проезжали один многоквартирный дом за другим. Магазины тоже изменились, и вместо дорогих бутиков и семейных ресторанов нам встречались только лавки «Все за 99 центов» и забегаловки с фастфудом.
Наконец мы въехали в гараж — один из тех, на которых красовалась вывеска с невероятно высокими ценами. Служитель махнул нам, разрешая не платить. Гараж был очень грязным и располагался в стороне от дороги, так что расценки в нем были неоправданно высокими, и, конечно, другие машины в нем не парковались.
Я глянула на Лукаса. Он сказал:
— Добро пожаловать в нью-йоркскую штаб-квартиру.
У всех затекли ноги, и люди с трудом выбирались из пикапов и фургонов; после обеда мы почти не останавливались, только пару раз заезжали на заправки. Нас завели в громадный технический лифт, и тот начал опускаться. Стены лифта были из серой поцарапанной стали, лампочка над головой мигала.
Занервничав, я взяла Лукаса за руку. Он легко сжал мои пальцы.
— Все будет хорошо, — сказал он. — Обещаю. «Это не навсегда, — напомнила я себе. — Только до того, как у нас с Лукасом появится возможность все обдумать. Скоро мы уйдем отсюда и будем жить сами по себе, и все снова будет хорошо».
Двери лифта открылись в пещеру, и я ахнула. Высокий сводчатый потолок освещался гирляндами небольших лампочек в пластмассовых абажурах — такие используют на строительных площадках. Голоса в этом куполообразном помещении отдавались эхом. Я поморгала и увидела довольно далеко от нас силуэты людей. Они находились в чем-то похожем на траншею, которая тянулась сквозь всю пещеру…
Глаза привыкли к полумраку, и я поняла, что никакая это не пещера. Мы находились в туннеле метро.
Должно быть, этот туннель был заброшен давным-давно. Там, где обычно проходят рельсы, располагался настил из досок или бетонных плит. Еще я увидела несколько небольших мостиков, соединявших две платформы по обе стороны туннеля. Потрескавшаяся вывеска на стене, написанная в очень старомодном стиле, гласила: «Шерман-авеню».
Поначалу новое убежище так меня поразило, что я не обратила внимания на то, как притихла наша группа. Все они стояли неподвижно и молчали. Похоже, не одна я сомневалась в теплом приеме.
Миловидная женщина-азиатка, на несколько лет старше Кейт, подошла к нам вместе с двумя мускулистыми парнями — мне так и хотелось назвать их телохранителями. |