Но до них, похоже, это — моя ноша, и я, честно говоря, вовсе не сияю от такой перспективы.
Вот и сейчас тигр настороженно оглядел странную парочку у меня на груди, будто все еще не мог поверить, что они там мирно уживутся, в который раз убедился, что его сокровище цело и невредимо, и неслышно вздохнул.
Пождав губы, я быстро поднялась. Если бы я знала… если бы понимала, какая мысль не дает ему покоя, все было бы гораздо лучше. Спокойнее и намного безопаснее, хотя бы для меня. Так надоели эти тайны! Но Ширра не соизволил сообщить причины своего изумления в тот день, когда я сбивчиво поясняла, почему решила повесить его камень на шею; как не соизволил забрать этот проклятый амулет обратно. Вроде бы привык. Только иногда косился таким вот странным взглядом и упорно молчал.
Я тоже вздохнула и убрала цепочку под рубаху. Ладно, пусть пока повисят вместе, а потом я найду способ избавиться от этого сомнительного подарка. Вот починю и сразу отдам, потому что близость странного амулета меня если не нервировала, то регулярно заставляла вспоминать недалекое прошлое. А вместе с этим — и беспокойно размышлять о том, что загадочный камешек вполне способен повредить моей хранительнице: временами он так сильно нагревался, что казалось — еще немного, и рубаха начнет дымиться. Спасало только одно: голубая красавица начинала вовремя холодить кожу, и непонятный жар пропадал так же быстро, как появлялся. И нельзя сказать, что меня это сильно радовало, хотя, надо признать, вместе они смотрелись удивительно гармонично — крупная, холодно мерцающая жемчужина и сравнительно небольшой, угольно-черный агат, ненавязчиво обнимающий круглый полированный бок, в чьей крохотной впадине она так замечательно поместилась.
В общем, мне было, о чем поразмыслить.
Ширра снова ткнулся носом в мое колено, пытаясь привлечь внимание, но я не пошевелилась. Так и стояла в одной рубашке, настойчиво теребя цепочку и пытаясь понять, зачем я сегодня сделала то, что сделала. И нравится ли мне то, что я увидела в отражении. Но он не отстал: сообразив, что простой толчок не возымел никакого действия, пихнулся немного выше, в мокрое бедро, ненароком пощекотав кожу жесткими усами. Смахнул оттуда языком пару влажных капелек, задумчиво облизнулся, внимательно обнюхал. Потом, видимо, вошел во вкус и с явным удовольствием провел холодным носом снизу вверх, беззастенчиво задирая край и без того короткой рубахи и явно нацеливаясь на еще более смелые свершения.
Внезапно очнувшись, я звучно хлопнула ладонью по наглой морде и сердито одернула одежду. Ширра недовольно заворчал, за что получил еще один щелчок по носу, и, непонимающе вскинув голову, обиженно засопел.
— Много себе позволяешь, — сухо проинформировала я озадаченного тигра. — Может, ты и не человек, но определенно — мужчина. А я такие вольности ни от кого терпеть не собираюсь. Даже от тебя. И радуйся, что мы принадлежим к разным видам — в противном случае, я бы тебе еще и когтями врезала.
Ширра раздраженно дернул хвостом и резким движением отодвинулся. Кажется, и правда — обиделся. Но далеко не ушел: сперва пометался возле дальних кустов, будто ему только что прекрасная тигрица отказала, возмущенно пофыркал, потоптался на месте и только после этого, издав сердитое «шр-р-р», с выражением оскорбленной гордости на усатой морде величаво удалился. Я не стала оборачиваться — пусть идет, а то еще покусает с досады. Откуда мне знать: может, у него таким ненавязчивым поглаживаем принято дружбу свою выражать? Или напоминать, что пора идти дальше, а не прохлаждаться у воды? Может, просто шутка такая, считающаяся в его необычном народе чем-то вроде невинной забавы. Но, поскольку для меня это означало совсем-совсем иное, я совершенно не желала, чтобы между нами впоследствии возникали какие-то недоразумения. И вообще, если хочет идти дальше, пусть соблюдает хоть какие-то правила приличия. |