— Вот сколько.
— И это! кажется… это, кажется, небольшая сумма? — сказал мистер Скимпол.
Незнакомец вместо ответа чихнул опять, и с такой силой, что чуть не свалился на пол.
— Мистеру Скимполу неудобно обратиться к кузену Джарндису, — объяснил мне Ричард, — потому что он на днях… насколько я понял, сэр, кажется, вы на днях…
— Вот именно! — подтвердил мистер Скимпол с улыбкой. — Но я забыл, много ли это было и когда это было. Джарндис охотно сделает это опять, но мне чисто по-эпикурейски хочется чего-то новенького и в одолжениях… хочется, — он взглянул на Ричарда и меня, — вырастить щедрость на новой почве, в форме цветка нового вида.
— Как же быть, по-вашему, мисс Саммерсон? — тихонько спросил меня Ричард.
Прежде чем ответить, я осмелилась задать вопрос всем присутствующим: чем грозит неуплата долга?
— Тюрьмой, — буркнул незнакомец и с самым спокойным видом положил носовой платок в цилиндр, стоявший на полу у кушетки. — Или отсидкой у Ковинса.
— А можно спросить, сэр, кто такой…
— Ковинс? — подсказал незнакомец. — Судебный исполнитель.
Мы с Ричардом снова переглянулись. Как ни странно, арест беспокоил нас, но отнюдь не самого мистера Скимпола. Он наблюдал за нами с добродушным интересом, в котором, — да простится мне это противоречие, — видимо, не было ничего эгоистического. Он, как говорится, «умыл руки» — забыл о своих неприятностях, когда передоверил их нам.
— Вот о чем я думаю, — начал он, словно желая от чистого сердца помочь нам, — не может ли мистер Ричард, или его прелестная кузина, или оба они, в качестве участников той канцлерской тяжбы, в которой, как говорят, спор идет об огромном состоянии, не могут ли они подписать что-нибудь там такое, или взять на себя, или дать что-нибудь вроде поручительства, или залога, или обязательства? Не знаю уж, как это называется по-деловому, но, очевидно, есть же средство уладить дело?
— Никакого нет, — изрек незнакомец.
— В самом деле? — подхватил мистер Скимпол. — Это кажется странным тому, кто не судья в подобных делах!
— Странно или не странно, но говорю вам — никакого! — сердито пробурчал незнакомец.
— Полегче, приятель, полегче! — кротко увещевал незнакомца мистер Скимпол, делая с него набросок на форзаце какой-то книги. — Не раздражайтесь тем, что у вас такая служба. Мы можем относиться к вам, позабыв о ваших занятиях, можем оценить человека вне зависимости от того, где он служит. Не так уж мы закоснели в предрассудках, чтобы не допустить мысли, что в частной жизни вы — весьма уважаемая личность, глубоко поэтическая натура, о чем вы, возможно, и сами не подозреваете.
В ответ незнакомец снова только чихнул — и чихнул оглушительно, но что именно он хотел этим выразить — то ли, что принял как должное дань, отданную его поэтичности, то ли — что отверг ее с презрением — этого я не могу сказать.
— Итак, дорогая мисс Саммерсон и дорогой мистер Ричард, — весело, невинно и доверчиво начал мистер Скимпол, склонив голову набок и разглядывая свой рисунок, — вы видите, я совершенна неспособен выпутаться самостоятельно и всецело нахожусь в ваших руках! Я хочу только одного — свободы. Бабочки свободны. Неужели у человечества хватит духу отказать Гарольду Скимполу в том, что оно предоставляет бабочкам!
— Слушайте, мисс Саммерсон, — шепотом сказал мне Ричард, — у меня есть десять фунтов, полученных от мистера Кенджа. |