Огонь стекал по её одежде, по волосам, по коже. В тот самый миг она была красотой и ужасом, эта крепкая девушка с коричневой кожей, спокойными, задумчивыми глазами и копной тонких косичек.
Он, и зеваки, ждали, пока слепая девушка кричала — откуда ему было знать, что она была в здании? — чтобы кто-то ей помог. Потом она отвернулась от окна и исчезла. Толпа застонала. Услышала ли девушка Даджу? Или её поглотило пламя? К тому времени второй этаж уже весь горел. Пламя выбивалось из окно третьего этажа по бокам дома. Он так здорово постарался, придавая этому пожару форму, поджигая подвал с обеих сторон. Пламя взбежало по боковым стенам, как он и хотел. Он оставил выход из дома свободным, на случай если кто-то оставался внутри, потому что он пытался предусмотреть все возможности. Он честно считал, что слишком осторожничает, что в здании никого не было, когда он поджигал фитили в масляных лампах. Он ничего не слышал, когда обходил подвал и первый этаж. Если бы услышал кого-то, то оставил бы это место в покое. Никто не должен был умереть, уж точно не какая-то слепая продавщица, но пожарных нужно было испытать. Они должны доказать свои способности не на каком-то ручном огне, в предназначенном для сноса здании, а в настоящем пожаре, где нужно было беспокоиться о жизнях и имуществе.
Где-то внутри дома, пока тот горел, уже после того, как туда вошла Даджа, он услышал треск дерева и штукатурки. Начали падать потолки.
А потом — чудо. Пламя вокруг парадной двери вздулась прочь от дома подобно парусу на крепком ветру. Вдруг огненный пузырь лопнул, разорвав огненное полотно на длинные потоки пламени. В центре этих потоков стояла Даджа Кисубо, с замотанным в одеяло телом на плече и с клеткой в руке.
Клеткой?
Даджа вышла из здания. Тело было слепой девушкой, всё ещё весьма живой. И Даджа вынесла целую клетку зябликов, подумать только.
При виде птиц у него сжалось сердце. Он не хотел убивать никаких животных, особенно таких безвредных, как зяблики.
Даджа поставила девушку на ноги. У неё за спиной потоки огня вернулись в дверной проём, отпущенные, чтобы они могли довершить свой пир из дерева и ткани, масел и стекла.
Идиоты в толпе отпрянули от Даджи. Они должны были дрожать перед такой богиней, как она. Они не были достойны даже целовать её босые ступни, пока она стояла там, в ледяной грязи, протягивая клетку с птицами любому, кто готов был её взять.
Почему она была здесь, в Кугиско, сейчас? Явилась ли она за ним, чтобы сделать его своим слугой, или своим жрецом?
Это он ещё увидит. Он выяснит, достойна ли она его служения. Она может и не быть богиней, просто ещё одним самодовольным магом. И разве не смешно — в его-то годы как бы влюбляться в девушку-подростка, стоящую босыми ногами в грязи, в почерневшей, обваливающейся одежде, с блестящей от пота тёмной кожей? Чем бы она ни была, он будет любить её, пока смерть не разлучит их.
Глава 4
Даджу разбудили хихиканья и шепотки, утром, когда она хотела бы ещё поспать. Она села в кровати: находившиеся от неё в половине комнаты Ниа и Джори отскочили на шаг назад. Они были одеты по погоде.
‑ Вы что это делаете? ‑ спросила Даджа своим самым строгим тоном. ‑ Вам позволено входить сюда только тогда, когда я тут.
Она всегда убирала рабочие материалы после того, как в первые дни её проживания здесь один из самых юных Банканоров исследовал её вещи, и в итоге его рука окрасилась в ярко-жёлтый цвет, но всегда была вероятность того, что дети что-нибудь набедокурят с вещами, которые она не могла убрать.
‑ Но ты же тут, ‑ ответила Ниа.
‑ Я спала. Это не тут, тут.
Даже усталой, Дадже эти слова не показались осмысленными.
‑ Чего вам надо?
‑ Сегодня же надо разбираться с наставниками, да? ‑ разумно спросила Джори. |