Нора конечно же никогда не рассказывала Бренде о том, как все складывалось на самом деле в местечке, еще меньшем, чем их деревушка в Ирландии. Ее любимому требовалось увиливать и выкручиваться, чтобы приходить к ней, а со временем он все меньше и меньше предпринимал усилий, чтобы найти для этого возможность.

Нора писала, что живет в красивой деревушке Аннунциата с белыми домиками, и у каждого дома балкон из кованого железа, завешанный горшками с геранями и петунией. А при выходе из деревни — ворота, около которых можно постоять и полюбоваться долиной. И церковь — очень красивая, и много прихожан ходит в нее.

Марио и Габриела по утрам торопились в местный отель, где готовили ленчи для гостей и отлично справлялись с этим.

Все в деревне были довольны. Например, прекрасная синьора Леонэ продавала открытки и маленькие картинки с изображением церкви, а ее лучшие друзья Паоло и Джанна тушили мясо кролика в маленьких глиняных горшках и таким образом зарабатывали на жизнь. Люди продавали апельсины и цветы, разнося их в корзинках. Синьора также подрабатывала тем, что вышивала носовые платки и столовые салфетки, а для англоговорящих туристов проводила небольшие экскурсии. Она водила их вокруг церкви и рассказывала ее историю, а потом показывала на долину, где проходили сражения и, возможно, были римские поселения.

Нора не считала необходимым рассказывать Бренде о пятерых детях Марио и Габриелы, которые с подозрением, угрюмо смотрели на нее своими большими темными глазами. Они были слишком малы, чтобы знать, кто она и почему ее ненавидят и боятся.

Бренда и Пиллоу Кейс не имели детей, и поэтому их не могли интересовать эти красивые неулыбчивые сицилийские ребятишки, которые со ступенек своего семейного отеля заглядывали в маленькую комнату, где Синьора обычно сидела и что-нибудь вышивала.

В деревне ее звали просто Синьора. Она назвалась вдовой, когда поселилась там. Кстати, имя Синьора имело такую схожесть с ее настоящим именем Нора, что ей казалось, будто ее так всегда и звали.

В местечке, где она жила, не было ни кинотеатра, ни дискотеки, ни супермаркета, и даже местный автобус ходил нерегулярно. Но здесь она любила каждый камушек, потому что Марио жил здесь и работал, и пел в отеле, и растил своих детей, и улыбался, заглядывая в ее окно. А она снисходительно кивала ему, не замечая, как проходят годы.

Они не забыли те времена в Лондоне, когда их обоих обуревала страсть, и Марио конечно же помнил, как по ночам пробирался в ее постель, открывая дверь своим ключом. А теперь он крался по темной площади к ее дому, когда его жена спала. Она знала, что не стоит ждать его в лунную ночь, потому что слишком много посторонних глаз могли заметить крадущуюся фигуру Марио и узнать, что он изменяет своей жене с иностранкой, с очень необычной иностранкой, у которой большие глаза и рыжие волосы.

Время от времени Синьора задавалась вопросом, а не сумасшедшая ли она? По крайней мере, в глазах своей семьи и почти всех жителей деревни именно такой она и была.

Другая женщина давно бы отпустила его и устроила бы свою судьбу. В 1969 году, когда Нора уехала с ним, ей было всего двадцать четыре, а сейчас уже перевалило за тридцать, а она все вышивала и улыбалась, и разговаривала с сицилийцами, но никогда в публичном месте не могла заговорить с человеком, которого любила. Все то время, пока они жили в Лондоне, он просил ее выучить итальянский, объясняя, как этот язык красив и благозвучен, и она учила, в свою очередь говоря ему, что он тоже должен изучать английский, потому что они могли бы открыть небольшую гостиницу в Ирландии. И все время Марио смеялся и говорил, что она его рыжеволосая принцесса, самая красивая девушка в мире.

У Синьоры были воспоминания, прочно засевшие в голове, от которых никуда не деться.

Она не вспоминала о том, как взбесился Марио, когда она последовала за ним и спрыгнула с автобуса, узнав по описанию маленький отель его отца.